Эмилиян Станев - Иван Кондарев

Янаки распряг лошадей и пустил их пастись.

— Давай пошевеливайся, скорее, скорее! — покрикивал Костадин, весело поглядывая на гончих, которые не переставали скулить и лаять.

— На Тисовой тропе есть косули? Как в этом году с дичью?

Костадин расспрашивал старика, но глаза его беспокойно шарили то по невысокому лесу за кышлой, то по гребню горы.

— Сейчас косули держатся высоко, придется порядочно походить. Ты приготовься и зонтик оставь здесь. Он тебе не понадобится, — обратился Костадин к Христине, которая от поездки и чистого, пронизывающего грудь воздуха все еще испытывала легкое головокружение.

Поняв, что для Костадина сейчас нет ничего важней охоты, Христина, хоть это слегка задевало ее, ласково улыбнулась в ответ, давая понять, что не сердится и все ему прощает.

После того как они подарили старику бутылку ракии и табак и условились, к какому времени надо приготовить поросенка, Янаки отвязал собак, и они втроем углубились в невысокий лес за кышлой, по которому вилась узкая тропинка.

Изрытый свиньями Московца лесок занимал обширную сырую ложбину, по краю которой вилась тропинка. Постепенно лес становился все выше и гуще, тропинка потянулась по гребню крутого отрога, и Христина, которая сначала без усилий шла за Костадином и работником, стала отставать.

— Сними пальто, не то вспотеешь, — посоветовал Костадин.

Янаки вел гончих. Арапка нюхала воздух, двигала влажным черным носом, Мурат, большущий кобель с медвежьей головой и желто-коричневой мордой, беспокойно оглядывался. Лес стал сырым и мрачным. На три шага вперед уже ничего не было видно. Отовсюду несло застоявшимся запахом гнили.

Христина взяла Костадина за руку. Каблучки ее высоких ботинок подгибались и тонули в мягкой листве. Чем выше они забирались, тем более диким и гнетущим казалось ей все вокруг, а ведь какими чудесными были эти лесистые горы издали. «И зачем нужно было карабкаться именно сюда? Неужели охота всегда так утомительна?» — спрашивала она себя. Но постепенно ощущение близости Костадина захватило ее. Он шел без усилий, по привычке покачивая плечами. Ремень двустволки, под расстегнутым воротом полушубка, врезался в его покрасневшую шею. Тяжелые юфтевые башмаки Янаки на каждом шагу вздымали кучи гнилой листвы. Арапка рвалась с поводка, ошейник душил ее, она кашляла, а кобель, изогнув мускулистую спину, яростно рыл задними ногами землю.

Выйдя на небольшую седловину, Костадин дал знак остановиться. Разрумянившаяся, усталая Христина прислушивалась к ударам своего сердца. Какой-то протяжный, пронзительный звон настораживал ее, и она не могла понять, откуда он идет.

— Ты пойдешь по этой тропе, — сказал Костадин и показал работнику тропу, уходившую вправо. — Она приведет тебя к ежевичной поляне. Там, наверно, пасутся косули. В ежевику не забирайся, а то собаки разлаются. Увидишь полянку, остановишься и будешь ждать, пока я не свистну. Да смотри, чтобы Мурат не сорвался с поводка. — Он, крупно шагая, подошел к собакам, ощупал ошейники. — И будь осторожен, не раскашляйся…

— Знаю, знаю, бай Коста. Не в первый раз… Как услышу сигнал… И даже еще немного подожду.

— Ну, ступай. Пора!

Янаки скрылся, и шум его шагов заглох в чаще.

Костадин зарядил ружье.

— Теперь скоро, — сказал он, и по выражению его глаз, по сдержанной, чуть-чуть виноватой улыбке, с которой он поглядел на Христину, та поняла, что сейчас он целиком поглощен охотой. «Не мешай мне, я не могу иначе», — казалось, говорили его глаза.

— Как здесь мрачно. Мы словно в яме, — ответила она, как будто читая его мысли.

— Немного выше начинается большой лес. Дай руку! — И он повел ее по стремнине.

Христина спотыкалась о прикрытые листвой сучья, скользила, падала и тянула Костадина назад, смущенная его поспешностью и нетерпением. Суровое, напряженное выражение его лица пугало Христину, лес, из-за которого ничего не было видно, угнетал ее.

Вдруг, когда силы уже совсем покидали ее, перед ними открылась вторая седловина, над которой возвышался величественный буковый лес. В нем как будто еще таилось молчание ночи. Могучие деревья с налипшими на них грибами и лишайниками, атласно-зеленый мох и черные, валяющиеся на земле стволы, опутанные мокрой от росы ежевикой, поразили ее. Христина оглядывалась ошеломленная, казалось, она попала в зачарованное царство великанов. Седловина была широкой, с пологими склонами.

Когда Христине захотелось отдохнуть, Костадин оставил ее и ушел вперед. Недовольная тем, что он не ждет ее, Христина, не торопясь, пошла следом. Тропа скоро превратилась в узкую, петляющую между буками дорожку, которая теперь была уже не так крута.

— Старайся не наступать на сучки. Косули слышат издалека, — предупредил Костадин и взял у нее из рук пальто.

Здесь лес стал пореже, и сквозь деревья были видны внизу густые, пышные рощи.

— На этой седловине мы и останемся… — Костадин говорил шепотом, задыхаясь, словно ему не хватало воздуха.

Где был восток, где запад, откуда они пришли, где и в каком направлении от них остались кышла и шоссе — Христина не знала и никак не могла сориентироваться. Они шли на юго-запад, а ей казалось, что на северо — восток, что кышла где-то за хребтом и что в той же стороне находится город.

— Не заблудиться бы нам, Коста, — испуганно прошептала девушка, оглядываясь на громадные неподвижные стволы. Она все еще никак не могла прийти в себя от этого монотонного, пронзительного звона в ушах.

— Не бойся. Теперь надень пальто, да поскорей, Янаки уже ждет. Как только я свистну, собаки сразу сорвутся. Косуль много. — И он объяснил, что нужно стоять неподвижно и не разговаривать.

Румяная от свежего воздуха и усталости, Христина села на пенек, укрыла колени полами пальто и, отдавшись отдыху, стала смотреть вокруг.

Костадин присвистнул, подражая ястребу. В тишине векового леса этот свист прозвучал удивительно красиво. В ту же секунду на вершине соседнего холма быстро и весело защебетала какая-то птичка, словно по сухой листве прошелестели чьи-то торопливые шаги.

— Поползень, — прошептал Костадин, не оборачиваясь. Христина услышала два щелчка. Это Костадин взвел курки.

Солнечные лучи сползали все ниже по серым стволам буков, высвечивали каждую их трещину и каждый лишайник и разбрасывали по всему лесу то огненные, то апельсинно-желтые стрелы.

Прошло несколько минут, поползень замолчал, Христине казалось, что над горами проносится что-то огромное и бесконечное, заполняющее все вокруг и не имеющее ни начала, ни конца.

Вдруг где-то под седловиной, в каком-то другом, неведомом мире, кто-то будто стукнул серебряным молоточком по серебряной наковальне. Радостный, торжествующий визг прорезал тишину и эхом отдался в ущельях. Затем послышались глубокие, плотные, похожие на отголосок далеких выстрелов вздохи, которые вскоре перешли в облегченно-сладостный, густой басовый лай. Горы словно закачались, застонали, и эхо подхватило собачий лай на сотни ладов.