Эмилиян Станев - Иван Кондарев

— Неплохо придумал.

— Отец дома?

— Здесь. Только что был во дворе, возле скотины.

— Что у вас тут происходит? Шум такой, и знамя вывешено…

— А, ты уже видел? Прошел, видишь ли, слух, будто вы собираетесь нас скинуть, вот и надо нам подумать, как быть дальше, — засмеялся Йордан. — Эй, Костадин, смотри, не встретится бы нам в Тырнове! Мы же с тобой старые друзья. Да и брату скажи, чтоб не ездил туда, не то, боюсь, вернется с полными штанами.

— Ты эти разговоры брось. У меня другие заботы, — сердито сказал Костадин. — Сиди там, не вылезай, — обратился он к Христине, которая прислушивалась к их разговору.

— Сестра? Что-то я ее не узнаю, — заметил Йордан, всматриваясь в девушку.

Костадин не ответил. Ему не хотелось вводить Христину в чужой дом — представить ее как невесту он стеснялся, да и разговор грозил принять чересчур резкий характер.

На улице появилось стадо коз. Поднялась пыль, козы чесались о плетни и блеяли у хозяйских ворот. Йордан то ли не догадывался, то ли не хотел пригласить Костадина даже во двор, и Костадин разозлился. Но тут, услышав голоса, к ним вышел сам старый хозяин. У бай Кынчо, человека еще очень бодрого, были серые умные глаза, красивые седые усы и здоровый цвет лица, на котором играла старчески-снисходительная улыбка. Он неторопливо протянул Костадину шершавую руку и пригласил всех в дом. Костадин, однако, не дождавшись приглашения, уже вошел во двор. Они прошли под навес. Невестка зажгла лампу и поставила ее на стол.

— Я приехал поговорить о наших делах, бай Кынчо, — начал Костадин, не желая терять понапрасну время. — Мы ведь с весны не виделись. В городе ты почему-то не появляешься. Я насчет земли. Вы что, правда больше не хотите на ней работать? Койка говорит: тяжело вам, рабочих рук нет.

Старик опустил седую голову, помолчал, переглянулся с сыном.

— Так оно, пожалуй, и есть, Костадин. Я постарел, бабка моя никуда не годится. Она вон и сейчас лежит, ревматизм скрутил. Йордан, как видишь, кметствует, младший в ученье ударился. Одна Койка и остается, да у нее-то ведь только две руки. В этом году, если б не родственники, мы б и свое поле не убрали.

Ответ старика звучал правдиво и убедительно. Костадин и сам видел, что семья Кынчо действительно не управляется даже со своим полем, но слышать это ему было неприятно. Искать других испольщиков тоже не хотелось — к этим он привык и доверял им полностью. Костадин понимал, что после войны, на которой старый крестьянин потерял сына, и замужества единственной дочери в семье многое изменилось и добрые отношения, сохранившиеся еще со времен старого Джупуна, теперь уже невозможны, но примириться со всем этим никак не мог.

— Ну, раз сами не хотите, подыщите кого-нибудь из родственников, — сказал он.

Старик вынул из кармана штанов тоненькие черные четки, застучал бусинами.

— Мы подумаем, Костадин. До сева времени много.

Йордан беспокойно постукивал пальцами по столу.

Костадин догадывался, что он готов вступить в разговор, но ждет, пока выскажется отец.

— Постараемся все устроить. Если не соберешься к нам, сообщим тебе в город, — добавил старик и взглянул на сына, который снял шляпу и хлопнул ею по столу.

— Эй, Костадин, послушай, на что вам сдалась эта земля? Почему не хотите ее продать и успокоиться? — спросил сын.

Костадин взглянул на него изумленно.

— Ах, вот в чем дело! Только я землю не продаю.

— Ну зачем вам земля, Джупун? Вы ведь и так толстосумы, зачем вам земля? У вас, как говорится, и петухи несутся. Отдайте ее нам, пусть уж мы с ней будем маяться, а вы занимались бы себе торговлей. Брат твой сдвинул шапку набекрень да знай крутит на пальце ключ от сейфа — денежки его любят. Зачем ему земля? Земля — для мужиков, недаром ведь говорится: земля землю топчет.

— Чем занимается мой брат — тебя не касается. А вы так и скажите, чтобы все было ясно. Хотите, значит, заполучить нашу землицу… Не будет этого! — крикнул Костадин и поднялся.

Его душила злоба. Доверие и уважение к старому другу его отца сразу же испарилось, стало ясно, что старик нарочно не заходил к ним в лавку, когда был в городе, и отказывается от аренды только затем, чтобы заставить его продать им землю в Равни-Рьгге.

— Отказываетесь обрабатывать это поле, мол, рабочих рук не хватает, а сами купить его хотите. Не ожидал я от вас такого. Вы, мужики, не можете без хитростей!

Старик легко поднялся и с укором взглянул на сына.

— Не взыщи, Костадин! Йордан просто так говорит. Никто и не думает покупать вашу землю.

— Правда — она всегда глаза колет, — сказал сын, криво усмехнувшись.

— Койка, собери-ка чего попотчевать гостя, — крикнул старик невестке.

Однако Костадин и слышать ничего не хотел. Он поднялся, но в это время чей-то незнакомый голос позвал Йордана в корчму.

— Уж ты на него не обижайся, — бормотал старик, провожая гостя до ворот, но Костадин понимал, что говорится это неискренне.

Прежде чем выйти на улицу, он обернулся и вяло подал старику руку.

— Оставь, бай Кынчо. Ты ведь думаешь то же, что и Йордан, не криви уж хоть ты душой.

Старик смутился и сразу же изменил прежний просительный и мягкий тон.

— Видишь ли, Костадин, того, что было когда-то, теперь не вернешь. С покойным твоим отцом у нас все было по-другому, иначе, но ведь и времена тогда были другие…

— Времена тут ни при чем, просто деньжата у вас теперь завелись, вот что. В подушки их зашиваете, — сердито ответил Костадин и сел в коляску.

— Погоняй! — крикнул он работнику.

Хорошее настроение было безнадежно испорчено. Костадин мрачно молчал, хотя в душе у него все кипело. Христина, не понимавшая, что случилось, попробовала исподволь его расспросить. Когда же Костадин в нескольких словах рассказал ей, что бай Кынчо отказывается от аренды, чтобы заставить его продать им землю, она заявила:

— Ну и продайте. Зачем она вам нужна так далеко от города?

Костадин сердито взглянул на нее.

— Эта земля досталась нам от отца, и я очень ею дорожу. Ты ничего не знаешь и не вмешивайся… Пусть хоть зайцы на этих полях пасутся, пусть совсем запустеют — все равно не продам. Ишь, хитрецы! У-ух, какие они все, мужики! — в сердцах воскликнул он и сердито стукнул себя кулаком по колену.

Христина больше не отваживалась заговаривать на эту тему. Сейчас Костадин снова стал таким, каким она его помнила подростком, — горячим, буйным, всегда готовым рассердиться ни за что ни про что. Его гнев забавлял Христину, и она улыбалась в темноте.

Когда на первом же ухабе коляску сильно качнуло, Христина прижалась к нему, погладила по шее и внезапно поцеловала. Костадин сначала ответил на поцелуй неохотно, но потом всю дорогу до самого города держал Христину за талию и целовал так жадно, что губы ее потрескались от легкого, дувшего с гор ветерка.