Эмилиян Станев - Иван Кондарев

В начале сентября старый Христакиев вернулся из столицы, и в тот же день по городу разнеслось привезенное им известие, что земледельцев свергнут после съезда сторонников блока в Тырнове. Нужно только, 376 чтобы этот съезд был достаточно внушительным, так как не исключено, что в дело может вмешаться комиссия Антанты.

В тот же день вечером в доме Абрашева собрались Никола Хаджидраганов, старый Христакиев, торговец мукой Каракунев, зять Абрашева и еще два адвоката — радикала. На это совещание по настоянию одного из радикалов был приглашен и Евстатий Балчев, отец поручика Балчева, национал-либерал и бывший окружной начальник, но тот не явился. Не существовавший даже на бумаге гражданский комитет был восстановлен, обновлен и превращен в «организационный»; было решено отправить в Тырново побольше людей. Христакиев разослал по Тозлуку доверенных, чтобы поднять и турок, среди которых старый адвокат пользовался большим влиянием.

14 сентября состоялось большое публичное собрание, на котором выступили три оратора — профессор Рогев, согласившийся произнести речь, но решительно отказавшийся от поездки в Тырново, Абрашев и старый Христакиев. Христакиев рассказал о своих софийских встречах с видными людьми, об их уверенности в том, что через три дня к власти придет правительство блока, и о том, что дружбаши настолько напуганы, что не посмеют тронуть ни одного участника съезда.

Эти уверения были совершенно голословны, но поверили в них многие, чему в значительной мере способствовало и поведение городских земледельцев. Они палец о палец не ударили, чтобы помешать осуществлению этих планов. Околийский начальник Хатипов ходил по городу с двусмысленной улыбкой, которую почему-то истолковали как признак того, что он «повесил нос». Кмета и председателя городской дружбы вообще не было видно. Собрание прошло безо всяких инцидентов и пререканий, список желающих отправиться в Тырново был объявлен торжественно, с помпой. Все это приободрило интеллигенцию, торговцев и ремесленников, которые не решались противоречить воле своих руководителей. Правда, в город доходили слухи, что крестьяне волнуются, но в этом не было ничего удивительного — главным было поведение властей.

Чтобы торговцы и ремесленники не потеряли целых два дня, решено было отправиться в Тырново в субботу 16 сентября после обеда, заночевать на виноградниках у села Миндя и семнадцатого утром прибыть в Горна-Оряховицу, где должны были собраться блок ар и со всей северо-восточной Болгарии во главе с самим Буровым. Местом сбора была назначена площадь перед читал ищем.

В субботу, в три часа дня, на городскую площадь стали прибывать пролетки, коляски и главным образом телеги, покрытые пестрыми чертами и мохнатыми домоткаными коврами. Мелкие делиорманские лошадки, убранные словно на свадьбу, ржали, возбужденные шумом и разноцветными — голубыми, лиловыми и кремовыми — знаменами. Их владельцы нагружали телеги едой, бутылями с вином, узелками и верхней одеждой, подбадривали друг друга и шутили с женами, пришедшими их проводить. Однако воодушевление предыдущего дня несколько ослабло, потому что накануне через город прошли две сельские дружбы со своими знаменами, тоже направлявшиеся в Тырново, и носились слухи, что туда едет очень много крестьян из горных сел. Блокари растерянно переглядывались и старались не замечать собравшихся около казино молодых людей и группу коммунистов, не перестававших вышучивать отъезжающих и смеяться над ними.

Бывший кмет Мицо Гуцов со списком в руках ходил между повозками и проверял, кто прибыл, а кто отсутствует. Это был рослый мужчина, на голову выше всех остальных. На его длинном плоском лице была написана озабоченность. Суровые, желтые, как у козла, глаза смотрели на всех злобно и подозрительно. Из записавшихся четырехсот с лишним человек на площадь не явилось и половины. Гуцов то и дело посылал своих людей в разные концы города сзывать неявившихся. Многие прятались. Время приближалось к четырем, на площади собралась толпа любопытных, и насмешки становились все убийственнее. Собранные с таким трудом люди начинали колебаться, и Гуцов понял, что надо как можно скорее вывести их из города.

— Дачо, садись в мою телегу. Ход у нее мягкий, да и черга, гляди, какая красивая, — поигрывая кнутом, говорил приятелю какой-то тощий дядька с прокуренными, торчащими вверх усами.

— Где же наш штаб, почему главных никого нет? — спрашивал приглашенный, оглядываясь по сторонам.

— Отправились на виноградники кое-что приготовить. Вечером знаешь какое угощенье будет!

— Недавно встретил я Тончоолу, — громко, чтобы заглушить несущиеся со всех сторон насмешки, рассказывал толстяк в коричневом домотканом костюме с золотой цепочкой на жилетке. — Сиди, говорит, и не рыпайся, а то мы тебе такой блок покажем! А я ему: «Что ж мы плохого делаем, Тончоолу? Конституцию, что ли, нарушаем или законы? Это вы, говорю, растоптали конституцию, а мы вот хотим собраться, чтобы протестовать против нарушений». Как он на меня окрысится! «Ты, говорит, у меня попротестуешь! Как пущу, говорит, эту вот «конституцию» поплясать по твоей спине, тогда узнаешь!» — и сует прямо под нос свою тяжеленную дубину. «Убирайся, говорит, чтобы духу твоего здесь не было…»

Раздался смех.

— Обведет он тебя вокруг пальца как миленького, — отозвался молодой человек с чахоточным лицом. В руках у него были узелок и домотканое шерстяное одеяло.

— И ты смолчал?! Скажи он такое мне, он бы у меня узнал, где раки зимуют. Ничего, скоро и мы сунем ему в штаны кошку, — пробасил высокий мужчина, вырядившийся в праздничный черный костюм, верно, чтобы подчеркнуть значение предстоящего события.

— Этот Тончоолу совсем распоясался, все науськивает тозлучан, чтобы они на наших полях не работали, — продолжал толстяк.

— А ты поплачься ему, глядишь, он и не тронет твоей земли, — из-за его спины заметил чахоточный.

— Эй, ты чего там болтаешь? — отозвался землевладелец, сердито оглядываясь. — Чего людей пугаешь? Боишься — так нечего тебе тут делать! Ступай лучше вон к тем зевакам.

— Я записался, но раз В ас ил а нет, так я тоже уйду. — Парень не прочь был улизнуть, но узел и одеяло мешали ему пробиться сквозь толпу.

— Это вроде как с мальчишкой по дрова ездить: у него телега сломается — плачет, у тебя — смеется, — заметил толстяк, наблюдая, как тот пробирается между повозками. — Ну и падаль мы собрали! — добавил он и плюнул.

Гуцов кинулся за беглецом и схватил его за рукав.

— Подожди! Куда? Ты соображаешь что-нибудь?! — И, окинув беглеца свирепым взглядом, вернул его и пригрозил пальцем. — Садись к Матею… Ну, трогаемся! Кто пришел, тот пришел! — крикнул он.