Эмилиян Станев - Иван Кондарев

— Джупун, ты куда? Уж не с блокарями ли в Тырново? — спросил пожилой крестьянин, подавая ему руку.

— Еду на виноградник. А что там, в Тырново?

— Завтра узнаем. Ты, значит, не с ними?

— Видишь — еду по своим делам.

— Кто тебя знает, ты ведь тоже из шкуродеров. Все вы, городские, одним миром мазаны.

— Советую тебе туда не ездить, — сказал корчмарь.

— У меня в Тырнове товар, надо бы забрать.

— Тут весь мир наизнанку выворачивается, а ты — товар… Подожди, пока кончится съезд, — сказал корчмарь, торопясь наполнить вином кувшин и успокаивая крестьян, нетерпеливо стучавших по столам. Мальчишка-прислужник беспрерывно сновал взад-вперед. Корчма была полна.

— Царвул их кормит, а они против царвула голос подымают) — кричал какой-то крестьянин, вызывающе поглядывая на Манола.

Манол с видом человека, целиком поглощенного собственными делами, притворился, что ничего не слышит. Выпив лимонаду, он расплатился и поспешил уйти до того, как повозки с блокарями въедут в село.

Виноградники были недалеко, и полчаса спустя он уже ехал по пыльному проселку мимо первых сторожек. Вокруг не было ни души. «Не хватает только, чтобы батрак смылся куда-нибудь», — подумал Манол. Этот батрак постоянно жил на винограднике и совсем одичал. Сирота, он работал у Джупуновых за одни харчи. Умел варить отличную ракию из виноградных выжимок и хорошо смотрел за виноградником, но в последнее время что — то озлобился, особенно с тех пор, как Костадин побил его за кражу, совершенную им у соседей. Манол вез батраку еду, бутылку рак ни, табак и старый пиджак, чтобы задобрить его и заставить позабыть побои.

Достигнув середины холма, где были самые хорошие виноградники, он услышал оживленный говор со стороны домика Абрашевых и понял, что главные блокари, уехавшие из города, находятся там.

Манол свернул на пустырь, поросший бурьяном и подорожником, и подъехал прямо к своему домику.

Это было старое строение с большим навесом, двумя комнатами и просторным погребом. Дверь была открыта. Под стрехой жужжали осы.

Манол осадил коня и крикнул. Никто не отозвался. Он вошел в дом. Грязная постель батрака стояла неубранной, черга, которой тот укрывался, скомкана. На подоконнике валялись корки заплесневевшего хлеба, банка из-под ваксы, пустые пакеты от табака, свечные огарки, обгоревшие спички. В углу стояли топор и допотопное ружье с латунной скобой на прикладе. Стены комнаты были грязны, обшарпаны, пол покрыт толстым слоем мусора. Тяжело пахло давно не стиранной одеждой, мышиным пометом и дымом.

— Ну что за скотина! — произнес Манол, выходя.

Расседлав коня, он пустил его пастись и пошел на виноградник. Высокие, уже кое-где желтеющие лозы были увешаны гроздьями. «Руманщина» сладко пахла ладаном, тяжелые ягоды старых сортов — «резекии» и «ворона» — чернели среди поредевшей листвы. Оглядывая свои владения, Манол почувствовал, что на душе у него стало легче. Он сорвал несколько гроздей, вернулся в дом, вытащил из дорожного мешка сухую домашнюю колбасу, очистил ее и стал с аппетитом жевать ароматное мясо и мягкий хлеб. Закусив, он напился воды, тонкой струйкой бьющей из маленького родничка. Родничок тоже был изрядно загрязнен, и Манол снова рассердился. Он вычистил грязь, углубил сток и, мысленно ругая батрака последними словами, отпер вторую комнату и чулан, чтобы посмотреть, в каком состоянии находится котел для варки ракии. Ему все казалось, что батрак может продать медный змеевик на лом.

«Верно, полез к Абрашевым за жратвой да выпивкой», — подумал он, услышав голос соседа, окликнувшего батрака по имени.

Манол вытряхнул покрывало с постели, стоявшей во второй комнате, открыл ставни и проветрил помещение. Отовсюду доносились голоса только что прибывших блокарей. Каждый шел сначала посмотреть свои владения, а затем отправлялся к Абрашеву, на винограднике которого становилось все более шумно.

Солнце опустилось за поросшие лесом холмы, покрыв их голубоватой тенью. Вечер был тихий и теплый. Звенели цикады, тревожно щебетали дрозды, резко вскрикивали сойки. Приехавшие шумели все громче. Манол убрал дорожные мешки, запер комнату и тоже пошел к Абрашеву.

Отцы города, прибывшие еще утром, привезли с собой множество цыплят, вяленого и свежего мяса, домашних колбас и овощей. Ужинать собрались в трех соседних с абрашевским домишках, а потом те, у кого были свои сторожки, собирались ночевать у себя, а те, у кого не было, могли взять постели и спать под открытым небом.

Во дворе Абрашевых горел костер. Под большим вязом расстелили черги, поставили скамьи.

Депутат в расстегнутой рубашке и полузавязанном галстуке оживленно беседовал с тремя крестьянами. Рядом с ними толпилось около десятка слушателей. Немного в стороне старик Христакиев, безусый, похожий на татарина аптекарь, адвокат-радикал, торговец мукой Каракунев и еще двое незнакомых Манолу людей громко обсуждали что-то. Все время подходили новые группы по три-четыре человека, а снизу, с виноградников, по — прежнему доносились голоса и крики.

Под навесом висели два освежеванных зайца. С тушек капала кровавая вода. Джупуновский батрак рубил дрова на заднем дворе, где были свалены сухие лозы и жерди.

Манол хотел было наведаться к батраку, но всеобщее оживление и радостные возгласы привлекли его внимание, и он подошел к группе, собравшейся вокруг старого Христакиева. Лица у всех сияли.

— Вот видите! Грош нам цена, завтра краснеть придется, — говорил аптекарь.

— Это, господа, только сегодня так. А завтра? Завтра прибудет еще тысяч пять, не меньше. Очень мне надо слушать, что там болтают всякие дураки… — гудел бас Каракунева.

— Что слышно? — спросил Манол, пожимая руку Христакиеву.

— Иди послушай, что рассказывают эти трое. Они сейчас из Горна-Оряховицы, — сказал Христакиев и показал на крестьян, вокруг которых собрались приехавшие. То были здоровенные, сытые мужики в безрукавках и добротных новых штанах, с красивыми синими поясами.

— Гуцову не удалось собрать и убедить людей, — сказал радикал.

— А где он?

— Ходит по виноградникам, созывает своих… Ну и натерпелись же мы страху в Минде! Нас там чуть не избили. Хорошо еще, что мы были на повозках — ускакали! — возбужденно рассказывал красильщик, вытирая потное лицо.

Манол подошел к крестьянам. Один из них, русый, с длинными усами, все время улыбался и охотно отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы.

— Что вам сказать? Народу много… На телегах, пешком — кто как мог, так и добирался. В Оряховице и разместить-то всех невозможно, ни в домах, ни на постоялых дворах. Половина, наверно, будет спать прямо на улице этой ночью… А еще не приехали джулюнчане, и драганчане, и долнооряховцы. У памятника просто телега на телеге…