Эмилиян Станев - Иван Кондарев

Костадин, который эту ночь провел на винограднике и чувствовал себя куда бодрее и спокойнее, оставил у чешмы котел для варки ракии и, обеспокоенный словами Лазо, побежал встречать мать и жену.

— А где Янаки? — еще издалека спросил он.

— Манол оставил его дома, он ему зачем-то нужен. А тут подвернулся этот человек — он тоже ехал сюда. — Джупунка глазами указала на козлы, где сидел пожилой, лет пятидесяти, мужчина. Он держал корзину с провизией и осторожно направлял лошадь на узкую, заросшую кустами шиповника дорожку.

Как только Костадин увидел лицо жены, обрамленное белой косынкой, подчеркивавшей смуглость ее кожи, порозовевшей от езды, черные улыбающиеся глаза, которые говорили о чем-то таком, что было понятно только им двоим, и услышал ее милый голос, Костадин забыл все свои подозрения и, как это бывает с большинством ревнивцев, стал упрекать себя за мнительность.

Он оставил мать осматривать домик и убранные виноградники, зная, что никто и ничто не в силах помешать ей поворчать, выразить недовольство по каждому пустяку, и, прочитав на лице жены, что ей хочется ему что-то рассказать, повел ее под развесистый орех; плоды с него были уже сбиты, и кучами валялась гниющая скорлупа.

— Почему Манол оставил Янаки дома? — спросил он, уверенный, что именно об этом она хотела ему сказать.

— Они собирались перевозить какие-то товары. А знаешь новость? Хаджи Драгана окончательно парализовало прошлой ночью, и в городе такое говорят…

— Что говорят-то?

— Да насчет брата твоего, Манола. Говорят, он взял золото доктора Янакиева у Николы и поэтому дедушка Драган получил удар. Об этом мне моя мама рассказала, когда я наведалась к ней утром.

Костадин уставился на нее, ошарашенный.

— Он взял его золото? Ну и ну!

— Да пустая болтовня это. Людям делать нечего. Даже если и взял, то заплатил же он за него. А как иначе? — с возмущением сказала Христина. — Ну а тебе-то что? — спросила она мужа, заметив его мрачный взгляд.

— Тебе известно, действительно взял он это золото или нет? Ты что только что сказала? Ну-ка, повтори!

— Откуда мне знать? Может, и правда. Но почему ты на меня так смотришь, словно я в этом повинна? Говорю, что слышала, — ответила Христина, испуганная его побагровевшим лицом с набухшей на лбу веной.

— Неужто тебе безразлично, так это или нет? А что, если это правда?

— Ну и смешной же ты, Коста! — с улыбкой сказала она в ответ на его гнев. — Твой старший брат человек практичный. Разве я знаю его торговые дела? Ну даже если он взял золото, так ведь он же его не украл! Ты-то чего кипятишься?

— Ты не понимаешь, что говоришь! Это золото хранилось по завещанию, им нельзя торговать. И если Манол его взял, значит — хитростью, заплатил за него часть нашего капитала. — Ах, вот оно что! — вдруг воскликнул он и ударил себя по лбу. — Так, значит, это и есть та самая сделка, о которой все время намекала мама! — И, оставив жену одну, Костадин побежал к домику, откуда доносился голос Джупунки.

— Что это за сделка, на которую ты мне как-то намекнула, мама? — спросил он ее от двери.

— Какая сделка?

— Та самая, про которую ты говорила, что она даст возможность заработать большие деньги.

— Что тебе взбрело в голову? Да место ли тут для таких разговоров?

— Ты слышала, что говорят в городе?

— Ну, слышала. Большое дело! На чужой роток не накинешь платок…

— Я спрашиваю тебя: это и есть та самая сделка?

Джупунка насмешливо глядела на него, дивясь его гневу.

— Если он это сделал, мы опозорены перед всем городом. Так вот почему он не доверял мне торговые книги, вот почему морочил мне голову.

— Ну-ка, не кричи! Если что хочешь сказать, так говори ему, а не мне. — Рассерженная старуха глазами показала, что их слушает Лазо. Батрак прилаживал лестницу, чтобы забраться на чердак.

Весь день Костадин был мрачный. В голове его роились горькие думы. Брат им попросту играет, хочет одурачить его… Взял золото — и зачем оно ему, как можно на нем заработать? И ему не стыдно перед людьми? А если те, на кого возложено исполнение завещания, заведут против него дело, ведь весь город обрушится на них. Как Христина не понимает этого? «Он же уплатил за него», — вот оно, женское здравомыслие! Мать его такая же, как Манол, — краснеть за его дела не станет… Не прошло еще и недели после того, что натворила Райна, и новый скандал. И с Миряном опять скандал. Манол — обманщик, бесчестный человек, он срамит его перед людьми, и так будет всю жизнь… Почему Костадин до сих пор не отделился, почему согласился подождать и так легко поддался на уговоры? Все ради Христины, ради свадьбы… от нетерпения поскорее жениться на ней!..

Предчувствие, что он никогда не осилит Манола, камнем навалилось ему на сердце. Он торопливо принялся готовить котел для ракии, которую Лазо должен был варить, подвесил связки отборных гроздей винограда, чтоб сохранились до зимы, и готов был возвращаться в город, но Джупунка, которая не была здесь с прошлого года, нашла для себя сотню дел: надо побелить комнаты, обобрать начисто лозы — на них еще кое-что оставалось. Она приказала батраку приготовить известку, вычистить чердак, гоняла его туда-сюда и без конца ругала. Властная и упрямая, она, чтобы показать снохе пример, отдавалась своим делам с остервенением, не переставая ворчать и попрекать. Ни просьбы, ни сердитая воркотня Костадина, ни насмешливые улыбки Лазо не могли заставить ее отказаться от своего намерения. И они вместо того чтоб отправиться в город к четырем часам, как рассчитывал Костадин, тронулись в путь в половине шестого, уже почти в сумерках. Костадин запряг в легкую коляску пару лошадей; они ехали быстро. Костадин молчал и слушал, что говорят женщины. Рядом с шоссе, в глубоком ущелье, шумела и пенилась меж громадных камней река, покрытые легким инеем леса дремали, а над косматыми верхушками деревьев блестели мелкие осенние звезды.

«Завтра возьму ружье и собак и отправлюсь на охоту, это меня немного успокоит и отвлечет», — подумал Костадин, слушая доносящийся сзади голос жены. Мать что-то недовольно шамкала своим беззубым ртом. Христина настаивала на том, чтоб переставить какой-то гардероб, — она хотела навести в доме порядок по своему вкусу. В доме, который в сознании матери был прежде всего ее домом. С какой же стати Христина будет распоряжаться в нем? Старуха никак не могла простить ей этого и потому все время сердито ворчала. Обе неуступчивы. Христина, которую он представлял себе такой покорной, послушной, начинала брать верх и навязывать свои порядки и вкусы. Старуха пока молчит, но надолго ее терпения не хватит. В один прекрасный день она взорвется и схватит Христину за волосы… Эх, трудная предстоит им жизнь. С матерью еще полбеды: женские раздоры, — где их нет! А вот с Манолом каши не сваришь. Брат! Брат брату глаза выколет… Еще и месяца не прошло, как он женился, а в его жизнь вплелись совсем непредвиденные заботы и неприятности. Все оказалось не таким, каким виделось в мечтах. Он представлял себе семейную жизнь, как тихую пристань: он мотается по полям, возится с землей, жена занимается домашними делами, жкет, когда он вернется, а вечера проводят в любви, строят планы на будущее, радуются, ждут ребенка… Старая мечта — усадьба в Караормане — не давала ему покоя. Он заметил, что, когда он заговаривал об усадьбе, Христина становилась рассеянной. Ей не хотелось его слушать. «Да что она понимает в усадьбе? Это ее не трогает, потому что она представления не имеет, какая замечательная там будет жизнь», — думал Костадин и, так как чувствовал необходимость чем-то занять себя, чтобы не предаваться зря дурным мыслям и поскорее добраться до города, не жалел лошадей. Вороной жеребец, на котором он ездил и днем, очень устал, но зато они добрались в город за полтора часа.