Эмилиян Станев - Иван Кондарев

В кабинет вошел посланец Ванчовского. Он вытащил из фуражки записку и подал ее Янкову.

— Дайте нам второй пулемет, товарищи! Будь у нас еще один пулемет, мы бы уже заняли казармы. Они снуют со своими… сволочи. Пулеметов у них до черта, — сказал он, и в глазах его вспыхнула надежда.

— Мы его отдали товарищам на южном участке. А больше нет. Объясни Ванчовскому, что нет у нас пулемета. Пока и людей не можем вам послать, — сказал Кондарев, тоже прочитав наскоро нацарапанную карандашом записку. — Берегите патроны!

Янков спросил, есть ли потери.

— Да, есть двое раненых. Это еще ничего, а вот одного нашего паренька убили, Ицка. Жаль его. Нас дома защищают, но спереди пустырь, туда и носа не высунуть, — ответил повстанец и попросил стакан воды. Шоп принес ему целую бутылку.

Янков размышлял: «В гарнизоне пулеметная рота, три эскадрона и батальон пехоты, и все это против наших двух пулеметов и сотни человек. Странно, как это военные до сих пор не вошли в город. Во второй половине дня, когда прибудут люди из сел, у нас будет численное преимущество». Он положил телефонную трубку и смотрел, как жадно, большими глотками пил воду парень и как двигался у него при этом кадык. На небритых щеках повстанца блестели капли пота, в светлых глазах его читались воодушевление и преданность революционному делу.

Кондарев написал на обратной стороне записки несколько слов и протянул ее связному. Тот утер рукой рот и вышел. Грынчаров, озабоченный тем, как бы поскорее установить связь с селами, вышел следом за ним.

Во дворе, за околийским управлением, где лежала убитая гранатой лошадь, выкатывали из-под навеса фаэтон околийского начальника. В городе слышалась барабанная дробь. Наскоро сформированные отряды из сельских повстанцев шли занимать позиции. Солнце светило вовсю, ясный сентябрьский день с притихшими улицами и закрытыми лавками создавал впечатление какого-то необычного праздника.

Телефон звонил непрерывно. Телефонистка упорно пыталась установить связь с общинами, умоляюще, чуть ли не со слезами повторяла: «Горни-Извор! Горни-Извор! Оглохли вы, что ли?» Звонили из банка: что делать с ценностями и деньгами? Должен ли банк работать — сегодня надо было производить различные выплаты. Из полицейского участка спрашивали, кого еще надо арестовать. Созданная час назад гражданская секция, возглавляемая Сотировым, торопилась начать реквизиции. Янков уверенно давал указания, и это напомнило ему времена межсоюзнической войны, когда он, молодой поручик, комендант в Дедеагаче, должен был обеспечивать снабжение и отправку эшелонов. Он отдал распоряжение пекарням выпекать хлеб, торговцам бакалейными товарами открыть лавки, как можно скорее создать санитарную группу, изъять из аптек и больниц перевязочные материалы и лекарства. Все, что он делал, вызывало у него сложное и противоречивое чувство, будто все это условно, будто это просто какая-то игра. Он видел, как шатка организация, сколько непредвиденных препятствий возникает каждую минуту. В этой лихорадочной суматохе он хотел навести хоть какой-то порядок, чтобы придать всему происходящему реальный вид. Все время он присматривался и прислушивался к тому, что происходит вокруг. Революционный комитет, в который с молчаливого согласия был включен и он, обсуждал предстоящие боевые действия. Кондарев набрасывал схемы позиции, только что вернувшийся Грынчаров составлял опись оружия и снаряжения.

— Население города должно принять массовое участие. Это крайне важно. Жители напуганы, им непонятно, что происходит. Надо ходить из дома в дом и разъяснять людям. И разыскать Минчо К ере зова. Этот дурак где-то скрывается, — говорил Кондарев. Он предлагал нанести удар в направлении Звыничево с целью уничтожить отряд военных, находящийся там, и открыть путь к селам на западе. Отмечая красным карандашом на схеме место, куда следует нанести удар, он подробно и уверенно развивал свой план. Грынчаров и Сандев настаивали на необходимости скорее захватить вокзал, Шоп хотел включить в ударную группу часть отряда Ванчовского.

— Любой ценой необходимо обеспечить доступ сельским боевым группам в город и окружить казармы. А ты как считаешь, бай Петр? — Кондарев стукнул карандашом по бумаге и чуть насмешливо посмотрел на Янкова, который склонился над схемой.

— Я не знаю, какими силами мы располагаем, — сказал Янков.

— Пока небольшими. Ждем товарищей из сел. Операцией буду руководить я. Ванчовский просит второй пулемет, а мы вынуждены забрать и тот единственный, что у них есть.

Сандев озабоченно поглаживал черную бороду. Грынчаров сопел и вздыхал от волнения. Петко-Шоп заявил, что отправляется к товарищам из Кожевенной слободки, которые стоят напротив вокзала, и тотчас же ушел — ему не сиделось на месте… Муха билась об оконное стекло, напоминая о мирной домашней обстановке, и Янков на какую-то секунду увидел свой дом. Жена, наверное, исполнила свое намерение оставить детей у соседей. Она либо включится в какой-нибудь женский санитарный отряд, либо отправится на реквизицию. Он провел рукой по лицу, словно пробуждаясь от сна, и вдруг с предельной ясностью осознал, как далеко зашел. Потом он вспомнил о своих товарищах, которые попрятались. «Надо было засадить их в тюрьму, вместе с врагами. Негодяи, всегда меня обманывали, укрывались за моей спиной».

Вблизи, на главной улице, запели: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов», — и он встал, чтобы посмотреть из окна на идущий к околийскому управлению новый сельский отряд* к которому присоединились городские коммунисты. Красное знамя в руках знаменосца развевалось в такт пению, словно он подавал сигналы. Двое парней — у каждого за ухом цветок — шли приплясывая. За плечами парней висели ружья, но большинство крестьян были вооружены одними дубинками и солдатскими штыками. По крутым улочкам Кале отовсюду торопливо сбегался простой люд, заполняя площадь.

Кондарев широко распахнул окно и крикнул:

— Братья крестьяне, коммунисты, земледельцы и беспартийные! Власть девятоиюньских заговорщиков свергнута, создана власть рабочих и крестьян… Выполняйте ее распоряжения и приказы, оказывайте помощь новой власти!..

Толпа ответила ему громким «ура!»; люди размахивали шапками, фуражками и нестройно выкрикивали: «Да здравствует новое правительство!», «Долой кровавый блок!» Кто-то выстрелил из револьвера, и в окнах зазвенели стекла. Подброшенная кем-то вверх шапка повисла на ограде скверика.

Комитет рассчитывал, что отряд этот подойдет к городу еще ночью. Кондарев вызвал к себе командира и отругал его. Командир, высокий крестьянин, стал возражать.

— Мы приходили, товарищи, но никого не нашли. Ждали, звали, ни одна живая душа не откликнулась. Ну, что было — сплыло! Дайте-ка нам лучше оружие — не с голыми же руками идти против войск! — резко заметил он и совсем уж рассердился, когда Грынчаров заявил ему, что почти все оружие уже роздано.