Эмилиян Станев - Иван Кондарев

— В таком случае обратитесь к ротмистру Балчеву. Я не могу выпустить главного организатора мятежа за пределы казарменного плаца, — заявил следователь.

Христакиев стал разыскивать Балчева. В казармах ему ответили, что ротмистр в городе и вернется только к вечеру, поскольку находится в домашнем отпуске. Христакиев позвонил в военный клуб и лишь к пяти часам дня сумел с ним связаться. Он попросил его зайти в суд.

Едва только Балчев вошел в кабинет, Христакиев понял, что тот расстроен. От ротмистра несло коньяком, фуражка его была воинственно сбита набекрень, но загоревшее лицо осунулось и помрачнело. Он избегал смотреть Христакиеву в глаза, держался отчужденно, с подчеркнутой независимостью. «Взбунтовался вояка», — подумал Христакиев.

— Вы не в настроении, ротмистр, — сказал он, любезно улыбаясь и предлагая ему сигарету. — До вечера вам не прийти в форму. Снова пили?

— Выпил немного коньяку в клубе. На банкет сегодня я, возможно, и не приду.

— Похоже, алкоголь на вас плохо действует.

Балчев сердито закинул ногу на ногу и поправил саблю.

— Коньяк к этому не имеет никакого отношения. От него лишь немного побаливает голова… Я стал плохо спать, а прежде спал как убитый. Возможно, оттого, что эти дни не ездил верхом, черт побери.

— Так ездите! Что вам мешает совершать прогулки верхом?

— Не в этом дело, господин прокурор. Неужели вы думаете, что все это так легко и просто?

— Что именно? Я вас не понимаю, — с деланным удивлением спросил Христакиев.

— Я, болгарский офицер, превратился в палача. Вот что!

Христакиев отошел за письменный стол и сел.

— Вы будто меня в чем-то обвиняете, ротмистр, — сказал он и закинул по привычке руки на спинку стула.

— Почему же? Но ведь вы стоите в стороне, тогда как мы, пятеро офицеров, мараем руки. Я сам себе становлюсь отвратителен… Каждый вечер, черт побери!.. — Балчев уставился в угол, его лакированный сапог с длинной шпорой постукивал каблуком об пол. Сигарета нервно подрагивала во рту.

Христакиев вынул бутылку коньяку и две рюмки из шкафчика под столом.

— Вы забываете, что я прокурор. Подписываю смертные приговоры и настаиваю на смертной казни. Так что я не стою и не могу стоять в стороне, — сказал он и наполнил рюмки.

Балчев с отвращением взглянул на коньяк, но пересилил себя и взял рюмку.

— Уж не испугались ли вы за свою собственную жизнь? Вы, офицеры, находитесь в большей безопасности, чем мы, гражданские. Меня запросто могут убить. В последнее время я, правда, стал носить оружие. — Христакиев достал из кармана синевато-черный пистолет. — Что поделаешь, государство должно быть вооружено. За ваше здоровье и за хорошее настроение сегодня вечером! — Он отпил немного из рюмки и снова откинулся на спинку стула. «Не силен, потому что глуп», — промелькнуло у него в голове.

— О своей жизни я даже не задумывался… Но моя офицерская честь, господин прокурор. Понимаете…

Сентябрьское солнце бросало в кабинет сноп косых красноватых лучей, и на серых, грязных обоях образовалось светлое пятно; вскоре оно уменьшилось и переместилось к закопченному потолку. Кто-то прошел по коридору, и пол заскрипел.

— Вам известно, когда и как евреи создали свое первое государство? — спросил вдруг Христакиев, выпуская колечки дыма и глядя, как они тают над его головой. — Об этом говорится и в Библии, во второй Книге Моисея, в так называемом «Исходе», когда евреи бежали через пустыню из Египта. Вот тут у меня Библия — я часто перечитываю из нее отдельные главы. Произошло это после того, как бог дал Моисею скрижали с десятью заповедями. Моисей задержался на несколько дней на горе Синайской. Там бог дал ему разные указания относительно общественного порядка и обрядов. Вернувшись в стан евреев, он увидел, что те соорудили золотого истукана и поклоняются ему. Тогда Моисей собрал сыновей Левия (они были вооружены и представляли войско) и приказал им пройти от шатра к шатру через весь стан в одну и в другую сторону и каждому убить брата своего и друга своего. В тот день, говорится в Библии, народ потерял убитыми три тысячи человек… Представляете себе, Моисей только что держал в руках скрижали с заповедью: «Не убий!», а приказал убивать. Без этой решительной меры еврейский народ разложился бы и исчез с лица земли. Прочтите эту главу, кажется, это тридцать вторая, и соседние главы. Узнаете немало интересного.

Балчев взглянул на него с изумлением. В глазах Христакиева была насмешка — тот понял, что происходит сейчас в его душе, но вместе с шутливостью уловил в них и скрытую тоску.

— Дело не только в совести, господин прокурор. Я дома стал, знаете ли, чужим человеком, как это говорится… да, чужим человеком. Все-таки… безобразие!

Христакиев озабоченно постучал указательным пальцем по столу.

— Настоящие мужчины, дорогой ротмистр, убийцы, они убивают раз и навсегда. Мир полон сопляков, которые стоят в стороне и критикуют с позиций десяти заповедей господних. Эти сопляки для того и существуют. а нам, тем, которые оберегают их покой и блага, предстоит жариться в аду… Сегодня вечером я думаю сказать господам офицерам несколько слов на эту тему, в частности о мятежах и об этом народе. Как я понимаю, там атмосфера будет довольно интимная… Итак, вам не спится, вы живете отчужденно в вашей семье… вас мучит совесть? — продолжал он, покачиваясь на стуле. — Да и на меня сердитесь, наверное, потому что поощрил вас тогда. Идея-то назрела в вас, не забывайте этого… Ну, ладно, пошлем государственные дела ко всем чертям и отправимся в монастырь. Убийство и эксплуатация, ротмистр, — основные функции жизни, так написал в своей тетрадке тот самый Кондарев, которого вчера вы изловили у кошары. Не поддавайтесь самовнушению, воображаемым призракам, они не должны отравлять вам душу. Я вам порекомендую одно верное средство против этого. Говорите с ними дерзко, спорьте, смейтесь над ними! Пусть это вас забавляет. Ну чем не бесплатный Шекспир, ротмистр! Вы смотрели «Макбета»? Да?.. Люди ходят в театр смотреть такие трагедии, потому что все они — потенциальные убийцы, а чтобы спастись от искушения убивать, хотят убедиться, что существует возмездие… Я почти не бываю в театре, потому что развлекаюсь сам.

Христакиев бросил быстрый, иронический взгляд на Балчева. Ротмистр опустил голову.

— Вы весьма начитанны, господин прокурор. Я, должен признаться, читал мало, — сказал он. Придется читать, черт побери. Попытаюсь на днях почитать Библию, то место, где говорится про Моисея… Скверно, что я перестаю верить в народ. Никакими мерами невозможно устрашить его… Ничего не поможет. — Балчев вздохнул и опрокинул рюмку.

«И он, со своим глупым умишком кавалериста, стал сомневаться в том же, в чем и я», — подумал Христакиев.