Эмилиян Станев - Иван Кондарев

Бай Христо трижды прочел письмо, стараясь уловить что-нибудь между строк, и, покачав укоризненно головой, снова сунул письмо в карман. Когда жена намекнула ему, что у Христины с Кондаревым роман, он отругал ее и тотчас же отослал в деревню, чтобы проверить, не слишком ли далеко зашло дело. Вернувшись, она успокоила его, но сама-то поняла, что дело не так просто — Кондарев нравился Христине. Целый год она скрывала тайну от мужа, ожидая, что Христина сама все ему расскажет. Христо Влаев заявил дочери, что не возьмет себе в зятья сына каменщика, который когда-то приходил к нему резать свинью к рождеству. Христина только рассмеялась, дав понять, что повода тревожиться у него нет. Уже тогда она поджидала Костадина у калитки.

И теперь, припоминая, сколько нервов ему стоила эта история, бондарь решил, что Кондареву пора дать от ворот поворот. Когда он, не торопясь, снимал ложкой желтую пену с кипящей похлебки, кто-то толкнул калитку и появился сам Кондарев.

«Вот так так: на ловца и зверь бежит!» — подумал бай Христо, зазывая гостя рукой.

— Заходи, учитель, садись.

Кондарев заколебался. Любезное приглашение озадачило его. Он стоял, не решаясь войти, но, увидев, что хозяин снова машет ему рукой, вошел в коридорчик.

Бай Христо ждал, пока он подойдет, не поднимая головы.

- #9632; Зачем пожаловал, учитель? — спросил он, когда Кондарев, приблизившись, поздоровался.

— Зашел справиться, получила ли Христина мое письмо, — сказал Кондарев, удивленный неожиданным благодушием хозяина, но догадываясь, что тот знает о письме.

— Хорошо, что ты пришел, садись, потолкуем. Вот тебе табуретка, а я сейчас принесу другую! — И бай Христо пододвинул к ногам Кондарева табуретку.

Кондарев сел, глядя на закрытые окна пристройки. Расползшиеся по стене вьюнки отражались в темных стеклах. За одним окошком висели мотки красной пряжи. В замершем безмолвном доме ощущалась зловещая настороженность.

Бондарь уселся поудобнее на табуретке, которую принес из кухни, поправил головешки под закопченной кастрюлей и молча принялся помешивать похлебку. Тяжелой рукой, красноватой в отсветах пламени, он обстукал ложку о ближайший камень. Кондарев увидел распечатанный конверт, торчащий у него из кармана, и догадался, что бондарь прочел его письмо и сейчас заведет об этом разговор.

— Где женщины, бай Христо? — спросил он.

— Ушли на виноградник.

— Ты, как я вижу, прочел мое письмо. Нехорошо это.

— Почему нехорошо?

— Письмо Христине, а не тебе. — Кондарев с трудом подавлял в себе неприязнь к этому человеку, который был в его глазах олицетворением тупого чванства.

— Вот когда ты станешь отцом, не читай писем дочери, а я читал и буду читать! — И бай Христо затянулся раз-другой сигаретой, чтобы разжечь ее.

— Впредь не буду просовывать их в щель, — шутливо заметил Кондарев, но, тотчас сообразив, что спор бесполезен, дружелюбно спросил: — Чем больна Христина?

Бай Христо поправил сползшую с плеч куртку.

— Чем больна? Ничем. Не хочет тебя видеть, вот и все. Христина не для тебя, и ты не для нее. Потому и позвал, чтобы выбил ты из головы своей эту блажь. Не будет по-твоему.

У Кондарева пересохли губы. Он был готов к неприятностям, но такого ответа не ожидал.

— Таково твое мнение, бай Христо? Не раз хотелось мне поговорить с тобой, но ты держался холодно со мной… Так и не пришлось… Почему ты против меня, в чем причина? Ты и Христине внушаешь это, ты один виновен в том, что наши отношения испортились.

— Сказать тебе или не сказать — все равно. Ты ничего от этого не выгадаешь.

— Ну и пусть, а ты все-таки скажи. Могут быть причины, которые мне неизвестны.

— Не нашей ты закваски, учитель. Не подходишь для Христины.

— Вот как! Это потому, что я небогат, или тебе не нравлюсь?

— Не в богатстве дело. А просто дом мой не по тебе, ищи счастья в другом месте, — со сдержанной твердостью ответил бай Христо, не глядя на него.

— Такие взгляды разбили жизнь многим женщинам, бай Христо. Мы живем в другое время, теперь другие взгляды. Ты старый человек, не внушай Христине отжившие понятия, чтобы не пришлось каяться, — сказал в сердцах Кондарев, поднимаясь с табуретки.

— Ты о ней не пекись, о себе заботься. Я могу выдать ее за последнего бедняка, но тебе не отдам, да и она не хочет. Оставь ее в покое, не срами перед людьми. Она тебе слова не давала, да и меня ты не спрашивал.

— Она сама скажет, хочет выйти за меня или нет. Она не деревенская девка, которую выдают, не спрашивая, а интеллигентная женщина!

В глазах бондаря сверкнула злость.

— Я позвал тебя не ума занимать, а чтобы выложить все начистоту. Из слов похлебки не сваришь — нечего тут разводить философии.

— Ясна Нам с тобой не договориться, бай Христо. У тебя, знаешь, философия мещанская. Все вы, ремесленники, — мещане. Хвастаетесь своим укладом, своими домами, в богачи норовите, а того не понимаете, что близок день, когда навсегда захлопнете ставни своих лавчонок. Тогда забудете о своих обычаях и домах, да поздно будет.

— Мне у учителишки и коммуниста ума не занимать! Не будет она с тобой бегать за красным флагом, горланить и срамиться перед людьми!

— Нам больше не о чем с тобой говорить, не кричи! Прощай! — сказал Кондарев, направляясь к выходу.

— Будь здоров! И чтобы ноги твоей здесь не было. Возьми свое письмо! — Бай Христо швырнул ему вслед разорванный конверт, но Кондарев даже не оглянулся, быстро прошел к выходу и захлопнул за собой тяжелую дубовую дверь.

Он свернул к мостику, надеясь встретить Христину на дороге к виноградникам. Несмотря на жгучую обиду, он не винил Христину, обратив весь гнев на отца. Ребятишки, игравшие на мосту, робко поздоровались с ним, но он, даже не взглянув на них, свернул на пыльную, пахнущую полынью дорогу вдоль реки и не заметил, как очутился за городом.

Дорога шла через небольшие полянки, кое-где заросшие чертополохом, поднималась на холмы и терялась в виноградниках. Кондарев остановился на вершине холма и огляделся, чтобы не разминуться с женщинами. Сердце его учащенно билось, в висках стучало.

Солнце опускалось за противоположный холм, и глазам уже не было больно глядеть на гаснущий огненный шар. Над виноградниками повисла розовая дымка. Позади белел город, прорезанный отливающей сталью лентой реки. Сухим блеском желтели нивы, среди них кое-где тянулись ввысь, как кипарисы, одинокие дубы. На юге горели вершины Балкан. Там, казалось, был иной, счастливый мир, где еще царил день.

Ласковая истома летних сумерек будила в душе мучительную тревогу. Не останется ли Христина с матерью ночевать на винограднике? Наверно, бондарь нарочно услал их из дому, чтобы помешать ему встретиться с дочерью. Он было уже направился к их сторожке, но в это время в седловине за холмом показалась Христина.