Эмилиян Станев - Иван Кондарев

Околийский начальник Хатипов заставил жену отчистить мыльным корнем пятна с его форменного кителя, привести в порядок давно не видевшие утюга брюки с кантами, а полицейским приказал прибрать верхний этаж старого дома, в котором помещалось околийское управление.

Полицейские, пожилые и степенные люди, не имея на этот случай арестантов, сами вымыли окна, двери и прогнивший, кое-где прохудившийся пол, подмели задний двор, где под навесом стояла утонувшая в грязи пролетка, привели в порядок кабинет Хатипова и его секретаря. Хатипов приказал им подтянуться и ежедневно чистить сапоги. Сам он решил пока не пить. В царский приезд Хатипов не верил и очень надеялся, что он вообще не состоится, но по некоторым соображениям считал нужным принять все эти меры. И прежде всего из-за глупости, совершенной им на прошлой неделе.

Его высокопреосвященство митрополит Тырновский пожелал объехать свою епархию и однажды утром прибыл в К. Хатипов, верхом, в сопровождении двух конных полицейских, встретил коляску митрополита у околицы, и тот въехал в город, окруженный конвоем, как высокопоставленный арестант. Хатипов держался с ним пренебрежительно, в тот же день пустил в ход весь свой запас циничных анекдотов о духовенстве и потребовал от подчиненных, чтобы те ему докладывали, куда ходит владыка и с кем встречается. Тем бы все и кончилось, если бы его высокопреосвященству не пришло в голову совершить поездку также и по окрестным селам. Узнав об этом, Хатипов приказал заложить свою пролетку и отправился следом за митрополитом, разъясняя населению, что владыка едет не просвещать свою паству, а настраивать ее против правительства. Крестьяне собирались в корчмах, где останавливался околийский начальник, и хихикали над остротами, на которые Хатипов был мастер. Митрополит, узнав об этом, прервал поездку и вернулся в Ты р но во другой дорогой. Хатипов понял, что пересолил, но было уже поздно.

— Пока я здесь околийский начальник, не желаю, чтобы сюда ездили митрополиты, — заявил он председателю городской дружбы Динову, который вздумал было его отчитывать.

— Не знаю, как ты выйдешь из положения и как на все это посмотрят наверху. И главное — какой в этом смысл? Чего ради тебе взбрело в голову гоняться за митрополитом?! Он теперь наверняка будет жаловаться, — сказал Динов, рассерженный не столько поведением Хатипова, сколько потому, что опасался неприятностей.

Околийский начальник поморщился.

— Если ваши дружбашские душонки нуждаются в попах и вы не видите, как они плетут петлю для вашей же шеи, станьте сектой, а не политической партией, — заявил он и залился своим вызывающим смехом.

Бывший либерал и учитель гимназии, еще до войны уволенный за скандальные истории с ученицами, Хатипов некоторое время был агентом страхового общества. Тогда же он начал пить, стали трястись руки. Местная дружба, нуждавшаяся в образованных людях, привлекла его и сделала околийским начальником. Хатипов без конца поносил своих новых товарищей по партии за серость и необразованность, а те только и ожидали удобного случая, чтобы сместить его. Главным виновником его назначения был Динов. Он любил Хатипова за смелость, которая граничила с наглостью, за бунтарский дух, за цинизм, за остроты и уважал за высшее образование. В свое время Хатипов окончил философский факультет.

— Не будь ты таким бешеным и упрямым, цены б тебе не было, — говорил он Хатипову. — Жаль, такая голова пропадает!

Голову околийский начальник брил. Она светилась, точно багрово-красный фонарь, а на щеках отливала блекло-желтым цветом застарелой мозоли. От пиореи он терял один зуб за другим и оттого сильно шепелявил. Впрочем, когда-то он был хорош собой, его расплывшаяся старушечья физиономия еще и по сей день хранила следы былой красоты. Но каждое движение, каждое слово и особенно смех околийского начальника выдавали его строптивость и зловредность.

Хатипов сидел в корчме Кабафонского, когда царский автомобиль остановился у дверей общины. Услышав топот полицейских сапог на лестнице, он сразу смекнул, в чем дело, и кинулся к себе в околийское управление, расталкивая толпящихся на улице людей.

На базаре началась суматоха. Загоготали гуси, торговцы перестали расхваливать свои товары. Все решили, что Хатипов несется сломя голову, потому что узнал о каком — нибудь новом грабеже.

От базара до околийского управления не было и двухсот метров. Хатипов бегом преодолел это расстояние, громко топая сапогами, в голенища которых были заправлены штанины его синих форменных брюк.

В скверике перед управлением уже собралась небольшая толпа. Желтый царский «мерседес» стоял на улице, шофер сурово посматривал на толпящихся вокруг людей. Хатипов растолкал собравшихся, перемахнул через три каменные ступени крыльца и в коридоре едва не сбил с ног барабанщика. [70] Барабанщик — служащий при общине глашатай, в обязанности которого входило оповещать население о распоряжениях властей, привлекая к себе внимание барабанной дробью. Сообразив, что царь должен быть у к мета, он остановился, одернул китель и, чуть отдышавшись, вошел в кабинет.

Борис III, в офицерской куртке, в бриджах и крагах на худых ногах, разговаривал с кметом. Тот, раскрасневшийся, с умиленной и испуганной улыбкой, согласно кивал головой. У письменного стола стоял навытяжку адъютант. Он внимательно прислушивался к разговору, словно хотел запомнить каждое слово. На его красивом лице играла довольная улыбка. Сборщик налогов и один из общинных советников, оба небритые, хотя и одетые во все праздничное, стояли рядом с кметом, потные от смущения.

Хатипов, поддерживая саблю, щелкнув каблуками и, остановившись перед царем, единым духом выпалил заранее подготовленный рапорт.

— Очень приятно познакомиться с вами, господин околийский начальник, — сказал Борис и протянул ему белую руку, которую Хатипов почтительно пожал. — Как обстоят административные дела в вашей прекрасной околии? — Царь говорил без акцента, четко отделяя каждый слог, и только невольно растягивал гласные.

— Отлично, ваше величество! Народ поглощен мирным трудом и занят своим делом, — ответил Хатипов, удивленный простотой, с какой Борис к нему обратился, и особенно его лицом.

Лицо царя поражало болезненной бледностью и тонкой чистой кожей, сквозь которую просвечивали голубые жилки. Слабая улыбка подчеркивала выражение озабоченности в его глазах, серо-зеленых и необыкновенно прозрачных, с каким-то идущим изнутри голубым сиянием. Нос с горбинкой и утонченная отчужденность его лица особенно поразили Хатипова.

— Каково основное занятие населения, господин кмет? — спросил царь.