Наталья Павлищева - Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения

Непонятно, заметила ли сама Лукреция его маневры, но она тут же вернулась к обсуждению дел. Прислушавшись, Альфонсо понял, что это не попытки чиновников Сполето красочно расписать некое мероприятие, на которое дочь Папы могла бы выпросить у него деньги. Нет, Лукреция обсуждала подряды на строительство, доказывала, что их стоимость завышена, подсказывала, как лучше договориться… потом речь шла о ремонте дороги в замок.

– Она нужна прежде всего не мне, а самим жителям. Французы недалеко, мало ли что…

Потом обсуждали нужды школы, здесь Лукреция все решила быстро и просто:

– Отремонтировать за мой счет, я выделю необходимые средства. А двоих мальчиков, что показали особенные способности к рисованию, отправить учиться, куда – подумаем. На это я тоже выделю деньги. – Она вдруг чуть лукаво улыбнулась. – У Сполето должны быть свои художники не хуже Филиппо Липпи. А Лукреции для них найдутся, местные девушки весьма красивы.

Альфонсо уже устал, а его супруга все решала и решала многие вопросы. Она определяла, повышать ли плату охране на местном рынке:

– Пока не стоит, пусть сначала наведут порядок, а то два дня назад избили мальчишку за кражу куска хлеба.

– Но ведь он вор…

– Нужно было поймать мальчишку и привести ко мне. Ребенок не станет воровать хлеб, если ему есть что кушать дома. А настоящих воров словно не замечают. Если так пойдет, велю поставить виселицу и сама прослежу, чтобы повесили разбойников, как это сделал когда-то Его Святейшество. Или тех, кто допустил, чтобы они хозяйничали на дорогах вокруг Сполето.

О том, сколь жесткой рукой Папа Родриго Борджиа когда-то навел порядок в Риме, знали многие, и многим же верилось, что рука у дочери не дрогнет тоже…

Альфонсо смотрел на решительную, деловитую Лукрецию, на то, как прислушиваются к ее словам окружающие, как готовы выполнить любое распоряжение, и понимал, что это не игра и не первое вот такое их обсуждение. Лукреция действительно правила, а не пребывала в Сполето, хотя никто не предъявил бы претензий, если бы молодая беременная женщина вовсе не вмешивалась в дела города и округи, а лишь развлекалась.

Сидеть, просто слушая, было скучно, и Альфонсо тихонько выскользнул из кабинета. Кажется, этого никто не заметил.

Немного позже за обедом Лукреция, словно извиняясь, объяснила:

– Я вчера пропустила такую встречу. Сегодня пришлось наверстывать упущенное. Ты не скучал?

– Лукреция, я мог бы помочь тебе. Ты говорила о разбойниках и необходимости навести порядок на дорогах вокруг Сполето.

– Нет, только не это!

– Почему?

– Это опасно.

– Для кого?

– Для… для всех!

Альфонсо рассмеялся. Он понял, что недоговорила Лукреция, она просто боялась за мужа.

– Лукреция, я взрослый человек и способен не только постоять за себя, но и справиться с разбойниками…

– Нет, Альфонсо, пожалуйста, нет! Я так долго ждала тебя, что сейчас боюсь, чтобы с тобой ничего не случилось.

Они довольно долго спорили, спор закончился ничем, но каждый задумался о своем.

За последние месяцы, пока Альфонсо не было рядом, а она сама вынуждена заниматься кучей серьезных дел, с которыми не всякий мужчина справился бы, Лукреция неизмеримо повзрослела. Взрослости ей добавляло и ожидание ребенка, вернее, ответственность за него. Потеря предыдущего малыша заставила молодую женщину быть более осторожной и серьезной.

Альфонсо же остался влюбленным юношей, и теперь, несмотря на то, что Лукреция выглядела совсем девочкой, она оказалась взрослой женщиной, испытывавшей к мужу скорее покровительственные, чем уважительные чувства. У Лукреции появилось желание не только обнимать и ласкать Альфонсо, но и в большой степени опекать его.

Хорошо, что этого пока не понимали оба. Интуитивно Альфонсо старался из-под этой опеки ускользнуть, но самому по-настоящему опекать жену ему не приходило в голову. Для герцога Бисельи его жена была просто возлюбленной, которая вот-вот родит ребенка. И сам того не замечая, Альфонсо действительно все больше становился опекаемым, а решения, даже касавшиеся обоих, все чаще принимала жена.

Понимая, что любимому скучно, Лукреция старалась проводить с ним как можно больше времени, теперь супруги много ездили верхом, много гуляли, чувствовала себя молодая женщина прекрасно и была уверена, что на сей раз родит здорового, крепкого младенца, неважно, мальчика или девочку, ведь ее обожаемый Альфонсо сказал, что будет любить дочку не меньше, чем сына.

И Родриго Борджиа, став дедом, тоже будет обожать внучку не меньше дочери. Лукреция думала о будущей дочери даже с некоторым налетом ревности, она прекрасно помнила, как баловал ее саму отец, и понимала, что внучку он будет лелеять еще больше. Гладя свой большой уже живот, она тихо уговаривала толкавшегося в нем ребенка:

– Ты будешь любимым для всех. Тебя ждет великое будущее…

А от Папы приходили одно за другим почти требования вернуться в Рим, в его словах был резон, Родриго Борджиа настаивал, чтобы дитя родилось в Риме:

– Я хочу видеть, как крестят моего первого внука! Я имею на это право!

В конце концов, он даже пригрозил, что вызовет Лукрецию с отчетом как губернатора. Дочь долго смеялась над такой угрозой:

– Папа бросит меня в темницу, и там я рожу.

И все же не только требование отца подтолкнуло Лукрецию вернуться в Рим, в октябре она уже не могла долго ездить верхом – опасно, не могла составлять компанию мужу, а самому Альфонсо было в Сполето просто скучно. Поэтому, когда пришло сообщение, что в Рим вернулась Санча, Лукреция тоже заторопилась в родной город. Пусть она родилась в Субиако, родным все равно считала Рим.

В середине октября они с Альфонсо вернулись в Рим, радости Папы не было предела.

– Лукреция… девочка моя… как ты выросла и похорошела!

– Выросла? Ваше Святейшество, я давно не расту, растет только мой живот.

Родриго осторожно приложил ладонь к большому животу дочери:

– Скоро?

Та кивнула:

– Через неделю…

Родила через две.

– Мальчик! Донна Лукреция, у вас сын! А какой хорошенький!..

Счастливая мать приняла маленький сверток, заглянула в личико:

– Как он похож на Альфонсо.

Родриго Борджиа, в свою очередь, глянул на внука:

– Вот еще! Вовсе не на Альфонсо, он вылитый Борджиа.

Дошла очередь и до самого отца, Альфонсо смотрел на сморщенное личико малыша, пытаясь понять, что к нему чувствует. И тут мальчик открыл глазки, голубые, как у всех новорожденных, сладко чмокнул губками и заснул снова.

– Лукреция, у него голубые глаза, как у тебя.

– Я же говорю: Борджиа! – с удовлетворением подтвердил понтифик.

– Как его назовут?

Альфонсо не успел открыть рот, чтобы ответить на этот вопрос, его опередила Лукреция: