Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи

Ваша добрая и преданная мать Екатерина.»

Генрих несколько раз перецеловал письмо и заплакал от радости: теперь он король Франции, он должен покинуть Польшу, вернуться в Париж, обнять Мари…

Он с облегчением вздохнул и улыбнулся.

– Значит, мой безумный братец наконец-то освободил от своего нежелательного присутствия эту землю…

Король похлопал гонца по плечу и отдал приказ пажу:

– Накормите его блюдами, достойными человека, принесшего нам такую новость. Проследите за тем, чтобы о нем хорошо позаботились.

Когда гонец ушел, Генрих откинулся на подушки и улыбнулся своим друзьям.

– Я должен немедленно отправиться во Францию! – сказал король.

– Сегодня же! – воскликнул Виллекье.

– Но сегодняшний отъезд будет похож на бегство, – произнес более рассудительный дю Га и посоветовал: – Устройте полякам бал. Пусть он станет прощальной церемонией.

Генрих хмуро посмотрел на дю Га.

– Он ошибается. Мы должны отправиться во Францию немедленно, – настаивал Виллекье, которому не терпелось поскорее почувствовать под ногами французскую землю. – Об этом просит и мудрая королева-мать.

– По-моему, ты прав, дорогой Виллекье. Я так соскучился по матушке… – согласился Генрих. – Именно так мы и поступим.

Как только стемнело, согласно договоренности, фавориты короля бесшумно вошли в его апартаменты. Они помогли Генриху одеться, покинули дворец, добрались до оседланных лошадей и тайно выехали из Кракова.

Возможность погони возбуждала их.

Всю ночь они мчались к границе, преследуемые поляками, быстро обнаружившими исчезновение короля. Эта безумная гонка завершилась на рассвете, когда изнуренный Генрих, которого уже почти настигли его польские министры, въехал на территорию Австрии.

Покинув пределы Польши, Генрих осознал, что он не спешит оказаться на родине.

Он с раздражением думал о скучных гугенотах и фанатичных католиках, которые постоянно ссорились. Он с удовольствием оттягивал момент встречи с ними. Ему хотелось солнца и радости! Он чувствовал потребность насладиться жизнью, прежде чем взвалить на себя страшное бремя власти.

Вскоре радостное волнение охватило Вену. Впервые со времен Карла Великого император принимал у себя короля Франции. И какого короля! Героя Жарнака и Монконтура, защитника Церкви, избранника поляков, государя, чья красота смущала всех женщин Европы! Все верили, что его восшествие на трон Франции станет началом новой эры. У этого короля в двадцать три года была уже своя красивая легенда: несчастная любовь и романтический побег от подданных.

При виде запряженной оленями золоченой кареты, где рядом с императором Максимилианом сидел Генрих Валуа, жители Вены, запрудившие улицы, балконы и крыши домов, не скупились на здравицы.

Молодой монарх не разочаровал поклонников, представ перед их глазами. Его обаяние, красивое лицо, выразительные движения с первого взгляда вызывали симпатию. Он пленял даже своих противников непередаваемым очарованием.

Венский двор ежечасно старался доставить Генриху какой-нибудь приятный сюрприз, удивить праздником или торжественным приемом. С модным кумиром спешили познакомиться все знатные вельможи от Моравии до Альп, прибывшие в Вену.

Генрих старался вознаградить каждого милостивым жестом, знаком внимания.

Получив по переводному векселю сто тысяч экю, с огромным трудом собранные матерью, он не сумел преодолеть природной щедрости и тут же раздал деньги своим приближенным и имперским придворным.

Максимилиан тешил себя сладкой надеждой, что новый король женится на собственной невестке – Елизавете Австрийской, вдове Карла IX и дочери императора.

При всей услужливости хозяев Генриху не терпелось поскорей отправиться в путь и добраться до Италии. Венеция владела его воображением. Он хотел проникнуть туда как частное лицо, на досуге насладиться ее чарами.

Увы! Французский посол резко возразил.

– Восьмидесятилетние и столетние старики боятся умереть, не увидев вас. Ваше Величество не вправе разочаровать республику, подготовившую вам прием, достойный императора.

Генрих был вынужден покориться своей славе.

В день отъезда гостя император Максимилиан провожал его шесть лье, используя удобный случай поговорить о королеве Елизавете и произнести похвальное слово терпимости. Сам он относился к своим подданным – католикам и протестантам – в равной степени мягко, что позволяло ему избегать внутренних раздоров. Он очень советовал Генриху умиротворить Францию именно таким способом.

Король отвечал уклончиво. Он не был фанатиком, но его глубокая и искренняя вера внушала ему ужас перед ересью. Что до невестки, то о ней он даже не собирался думать. В его душе жила только Мария Клевская.

В начале июля Генрих со своими неизменными спутниками – Виллекье, дю Га, Сувре, Мироном, пересек границу Венецианской республики, где его приветствовали четыре чрезвычайных посла. Много дам, неспособных совладать с нетерпением, приехали вместе с ними и старались привлечь взгляд коронованного красавца. Вокруг его кареты толпилось около трех тысяч человек. Все словно сошли с ума от счастья, что видят короля Франции.

Самые крохотные городки возводили триумфальные арки с королевскими лилиями, украшали дома листвой, расцвечивали небо фейерверками. С появлением на улицах короля окна, балконы и крыши заполнялись любопытными.

Возбужденная толпа, восторженно горланя, едва не затоптала семьдесят сенаторов, величественно выходивших из своих позолоченных гондол. В сумятице один дворянин ввязался в ссору с сыном одного из этих важных лиц за место поближе к французскому королю и убил его прямо на глазах отца. И это было не единственное убийство во время венецианских празднеств.

Венеция неудержимо манила Генриха в лабиринты своих каналов и улиц. Он больше не мог противиться своему желанию. Герцог Феррарский вызвался устроить королю тайный тет-а-тет.

Забыв о гостях, ожидавших его к ужину, король надел скромный черный костюм и по потайной лестнице спустился в гондолу, в которой ждал доверенный гондольер, и с наслаждением отдался ритму взмахов весел.

Это была одна из самых сказочных ночей в жизни Генриха.

Под звуки баркаролы, смеха и напевов, доносившихся с берега, гондола скользила по водной глади каналов; лунный свет, словно играя отблесками пламени факелов на стенах, при каждом повороте создавал новую декорацию, высвечивая то празднично украшенный дом, мост, то стрелы колоколен или Дворец дожей.

На следующий день зазвонили все колокола и ударила пушка, народ возгласил здравицу, а на площади Святого Марка в небо взмыли голуби – дож Мочениго приплыл приветствовать высокого гостя.