Неля Гульчук - Терновый венец Екатерины Медичи

Ближе к полуночи на город неожиданно налетела большая стая ворон. Все услышали мощный треск крыльев и хор голосов, вопящих, стонущих и воющих, точь-в-точь, как в ночь резни. Танцы прекратились, дамы жаловались своим кавалерам, что нашествие зловещих птиц их ужасает. Карканье становилось громким и угрожающим, король, усмотрев в этом возобновление беспорядков, велел гвардейцам броситься в город и немедленно остановить побоище. Но, когда ему доложили, что неспокойно только в воздухе, его обуял дикий страх.

Шум продолжался семь дней и всякий раз в одни и те же часы. С этого времени кровавые призраки каждый вечер преследовали короля во дворце. Чтобы скрыться от мрачных привидений, он бежал от двора и подолгу охотился в Венсенском лесу; не возвращался в Лувр, а останавливался в своем замке, куда приезжала к нему Мари Туше, в объятиях которой он тщетно искал успокоения. Прогулки под сенью тенистых аллей Венсенна лишь ненадолго умиротворяли его душу. Ему казалось, что после полетов ворон над Парижем, в его душе поселился демон-преследователь, от которого он тщетно пытался избавиться. Возвратившись с изнурительной охоты, он отдыхал в своей кузнице, которая имелась при каждом его замке, или оглашал дворец пронзительными звуками рога. Когда же начиналась ночь, его одолевали кошмары. Стоило ему задремать, как его окружали восставшие из могил гугеноты, у которых несчастный король, вскочив с постели и упав на колени, просил прощения. Ему удавалось немного поспать лишь в те минуты, когда его кормилица, добрая гугенотка Нанон, рассказывала ему старинные рыцарские истории, которые обычно любили слушать маленькие пугливые дети.

Здесь же, в Венсенском замке, король любил заниматься музыкой, организовал хоры и сам в них пел. Он приглашал к себе музыкантов и поэтов и проводил с ними долгие часы в жарких спорах. Во время этих бесед Карл часто замирал и дрожал всем телом.

– О Господи! Сколько бессмысленных убийств! Прости мне это! Прояви свое милосердие.

Но государственные дела снова настойчиво требовали его возвращения в столицу. И хотя ореол его брата, Генриха, потускнел после Варфоломеевской ночи, как казалось королю, мать настойчиво продолжала укреплять позиции своего любимца во Франции. Поведение герцога Анжуйского противопоставляли действиям короля – нерешительного, бросающегося из одной крайности в другую. Если кто из двух братьев и был способен править, все настойчивее говорили при дворе, так это герцог Анжуйский.

Братья не любили друг друга. Генрих боялся жестоких выходок Карла и презирал его за грубость. Старший брат завидовал красоте младшего, его популярности, предпочтению, которое оказывала ему мать, горячо любимая Карлом. При виде красивого лица и утонченных манер Генриха, король испытывал дикую злобу, какую у физически сильных мужчин вызывают успехи материнского изнеженного любимчика.

В двадцать два года Карл чувствовал, что жизнь клонится к закату: туберкулез его добивал. Дунув в охотничий рог, он начинал харкать кровью. Екатерина наблюдала за сыном и с тревогой спрашивала себя, как долго он проживет. Болезнь легких усугублялась. Карл постоянно задыхался. Он дул в рог чаще, чем это было необходимо, хотя Амбруаз Паре рекомендовал не утруждать легкие. Но когда Карл приходил в состояние ярости, он не думал о здоровье. «Он протянет недолго», – с ужасом и жалостью к сыну думала Екатерина. И Карл чувствовал, что скоро ему придется оставить корону ненавистному брату… Одно присутствие любимца матери заставляло его трястись от такой ненависти, что он ощутил настоящее облегчение, что из-за вновь вспыхнувшей гражданской войны тому придется спешно удалиться от двора для новой битвы с гугенотами.

Екатерина слишком рано поверила, что из-за пленения принца Конде и короля Наварры протестантская партия парализована. Варфоломеевская ночь не сломила гугенотов. Религиозные общины оказались способными к восстановлению своих сил. Они были готовы защищать свою церковь и веру. Во главе протестантов встали министры местных церквей. Их авторитет особенно возрос за время августовских событий: они сыграли немалую роль в защите гугенотов южных городов Франции.

Городам Ла Рошели и Сансерре удалось избежать расправы над протестантами.

Подобная же картина наблюдалась в Нижней Нормандии, в Оверни и Дижоне.

Гражданская война между католиками и гугенотами вспыхнула вновь; армия, возглавляемая герцогом Анжуйским, была послана на осаду Ла Рошели, бастиона гугенотов.

С войсками находились Генрих Гиз и его дядя, герцог д’Омаль. Екатерину успокаивало присутствие рядом с сыном этих двух выдающихся полководцев. Генрих должен получить лавры победителя при Ла Рошели, не сомневалась королева-мать.

Ла Рошель представляла собой жизненный центр Реформации – бастион, благодаря которому кальвинисты по-прежнему противостояли королевской власти сплоченным и мощным отрядом. Укрепления города были настоящим оплотом новой веры. Пока их не взяли, толку от Варфоломеевской ночи не будет, был убежден Генрих де Гиз.

Против города были брошены все силы королевства. Набрали армию, самую многочисленную из всех, действовавших во Франции с начала религиозных войн.

В нее с энтузиазмом записывались принцы, вельможи, придворные и даже пажи. Их примеру вынуждены были последовать и многие из новообращенных протестантов.

Их полк в четыреста человек двигался под началом короля Наваррского и принца Генриха Конде и под тем же знаменем, под каким шли Гиз, Монпансье, Невер – гнуснейшие убийцы Варфоломеевской ночи. Братья Монморанси, хоть и не одобряли Варфоломеевскую ночь, но уклоняться больше не осмелились. Наконец, боевое крещение здесь должен был получить и герцог Алансонский.

Королева-мать и король надеялись на быструю сдачу Ла Рошели, но всех постигло разочарование.

Ла Рошель осадили к концу ноября. Город, боевой дух которого поддерживали пятьдесят пять пасторов, его мэр – свирепый Жак Анри и прежде всего память о Варфоломеевской ночи, оказал яростное сопротивление. Горстка героев смогла дать отпор превосходящим силам противника. Осаждающая армия сильнее была обеспокоена духом защитников Ла Рошели, нежели напугана ядрами, сыпавшимися на нее.

Гугеноты, занимавшие оборонительные позиции, дрались так, словно были атакующей стороной.

Первый бой выиграли защитники крепости. Маршал Таванн умер от тяжелого ранения, едва приступив к своей решающей роли наставника при герцоге Анжуйском. После гибели Таванна Генрих стал терять веру в свою счастливую звезду.

Весь день из-за стен Ла Рошели доносилось пение – звучали церковные гимны.

Казалось, что служба шла непрерывно. Суеверных католиков охватил страх. Нельзя было допустить, чтобы мысль о том, что Господь на стороне гугенотов, полностью деморализовала католическую армию.