Ромуальдас Неймантас - По следам солнечного камня

Зря Айстис опасался, что преодолеть горы будет очень тяжело. От озера Хара-ус-Нур, где группа отдыхала в последний раз, Каримай, оставив горы в стороне, повернул на восток, где простиралась степь. В конце двухдневного путешествия они увидели широкую реку и вдоль берега направились к ее верховью в горах, к озеру, от которого она брала начало.

Хакасы при виде озер оживились.

— Убсу-Нур! Убсу-Нур! — стал выкрикивать Акул. Он, как выяснилось, бывал здесь не раз.

— Да, да. Убсу-Нур, — подтвердил Олеан.

Каримай окинул озеро взглядом и повернулся к Увану:

— Вот мы и дома… До родных кибиток осталось шесть дней пути, от этого озера начинаются наши земли…

— Берегись! — внезапно крикнул Уван.

Айстис вздрогнул, повернувшись, успел разглядеть, как перед ним промелькнуло какое-то темное существо, и сразу же погрузился в небытие…

…— Тебе покровительствуют боги! — говорил Уван, склонившись над Айстисом, лежавшим на кипе толстого войлока. — Иначе не скажешь! Горный барс прыгнул прямо на тебя!

Айстис ничего не помнил. Удар оказался таким сильным, что юноша пришел в себя лишь здесь, в доме сына Каримая — Хакамда. Сам Каримай жил один, проводя большую часть времени в тайге, а раненому юноше требовался уход. Заботу о нем приняли на себя домочадцы Хакамда.

У Хакамда Айстису понравилось. Успокаивающе действовало само круглое жилище. Стены — из толстого белого войлока. Им устлан и пол. Крыша — купол правильной формы — изнутри также обита войлоком. Вдоль стен стояли красивые деревянные сундучки. На стенах висела одежда, кожаные мешочки с топленым маслом, сухим творогом — чурой — и другим продовольствием.

Посередине домика — очаг, на котором стоял треножник, а па нем большой котел, над которым постоянно поднимался пар. Дым уходил через отверстие в макушке крыши. Когда не готовили еду, отверстие закрывали куском войлока.

Возле стен — ложе, на котором на ночлег устраивалась семья Хакамда: он сам, жена, ее отец, сын Акул и двое дочерей — Бея, поменьше Акула, и Асмая, однолетка Айстиса. В жилище жили и другие, видимо родственники Хакамда.

По ночам, когда Айстису не удавалось уснуть, он прислушивался к тому, как храпят люди, как за стеной блеют овцы, лают собаки, фыркают лошади. Такая жизнь не удивляла его: ведь и жемайты жили так.

Днем все расходились по своим делам: кто на охоту, кто собирать корни, кто рыхлить землю. Кто-то ухаживал за животными, которых у этой семьи было немало. Подчас все отправлялись на рыбалку или собирать кедровые орехи. Дома оставались лишь маленькая Бея и дедушка. Девочка все посматривала на Айстиса, не решаясь заговорить с незнакомцем.

Частенько заходил Уван. Он оставался помочь, если самочувствие Айстиса ухудшалось. Раны юноши заживали с трудом, порой сильно кровоточили. Уван и Айстис подолгу разговаривали. Каждый рассказывал о своем крае. Много говорили они и о людях, к которым Айстис сейчас попал.

— Знаешь, — сказал однажды Уван, — язык, похожий на твой, мне уже доводилось слышать. Еще в детстве я плыл с отцом по нашей реке Волге к ее верховьям, чтобы торговать с живущими там людьми. Они разговаривали так же, как и ты… [125]

«Не может быть! — хотел возразить Айстис. — Как наши люди могли очутиться в такой дали от янтарного края?» Однако юноша промолчал. Может, и правда живут? Путешествуя по всему миру, Айстис научился мыслить более широко…

— Уван, — сказал он однажды, — а что, если я пойду с тобой? До твоей родины? А оттуда — к нашим родственникам! Вот было бы дело!

— Почему же нет? — ответил Уван. — С удовольствием! Тем более что встречаться с ханями и мне не хочется. Я подозреваю, что один из хранителей храма меня узнал и мне придется досрочно собираться домой…

Заботу о здоровье Айстиса проявляла жена Хакамда. На вид она казалась угрюмой, уже в годах, значительно старше, чем ее муж, всегда оживленный, бывший постоянно в движении. Только после более длительного общения в ее глазах загорался огонек, который согревал каждого. Ее руки могли творить чудеса! Стоило ей лишь прикоснуться к больному месту, как боль сразу отступала.

Старушка поила Айстиса отварами из трав, мазала маслами, мыла пенящейся водой, которую приносила из ключей, известных ей одной. Вода на вкус была кислая, а по цвету — вроде молока.

Здоровье все не возвращалось. Барс отделал его изрядно: поломал ребра, задел легкие.

Однажды, осмотрев Айстиса, старушка пробормотала:

— Нужно пригласить шаманшу [126].

К приходу шаманши домочадцы Хакамда готовились несколько дней. Они приводили помещение в порядок, украшали его кедровыми ветками, собольими шкурками, чучелами птиц. Ложе Айстиса они со всех сторон посыпали кедровой хвоей… После того как приготовления были закончены, все, за исключением больного, вышли из помещения.

В дверь как-то боком вошел человек в длинном меховом одеянии. Нельзя было угадать, мужчина это или женщина. Лицо скрывалось под маской, изображавшей сказочное чудовище и раскрашенной белой и красной краской. С круглого ободка, надетого на шею, до щиколоток свисали десятки узких цветных лент, которые чем-то напоминали змей. К лентам сверху донизу было пришито множество фигурок людей, лошадей, зверей, птиц, вырезанных из ткани разного цвета. Длинный посох в руках шаманши украшал крупный набалдашник, похожий на лошадиную голову: маленькие вырезанные уши, нарисованные глаза, вместо губы вбит крюк с семью кольцами.

Колдунья оглянулась; медленно обошла вокруг Айстиса, глубоко вдохнула воздух. Потом села верхом на свой посох, как на коня, и закружила с такой скоростью, что Айстис не успевал следить за ней взглядом.

Однако танец лишь начинался. Достав из-за пояса трещотку, шаманша стала бить ею по своему «коню»-посоху, по его семи кольцам. В помещении стоял невообразимый шум: это шаманша приглашала в жилище, в котором лежал Айстис, дух его болезни.

Однако дух не торопился. Видимо, шум был еще недостаточно велик. Колдунья положила посох, взяла большой бубен, разрисованный изображениями животных, зверей, птиц и увешанный железными кольцами, бубенчиками, и снова понеслась по комнате, ударяя в бубен изо всех сил.

У Айстиса стало звенеть в ушах, но дух все не являлся.

Шаманша надела новую маску, изображавшую птичью голову, накинула на спину что-то вроде птичьих крыльев, прикрепила к рукам птичьи когти и с криком стала кружить вокруг Айстиса, норовя хватануть его когтями.

Танец шаманши длился долго. Постепенно он начал стихать, стал спокойнее. Вместо ударов бубна послышалась легкая мелодия дудочки, монотонная песня. Айстис и не почувствовал, как им овладела дрема…

Проснувшись, юноша увидел Увана, Каримая, Хакамда, Акула, склонившихся над его ложем.