Наоми Френкель - Дом Леви

– Ты меня слышишь? Перед сном подай отцу стакан горячего молока. Горячего, я говорю. И кровать его согрей электрической подушкой.

– Не беспокойся, Фрида. Все будет в полном порядке.

– В порядке! – со значением в голосе повторяет Фрида, упираясь взглядом в кольцо.

Закончили дед и Бумба украшать елку и торопятся в комнату деда – готовить подарки, купленные Фриде и старому садовнику. Стол в комнате деда подобен прилавку мелкого торговца. Коричневая шуба и жемчужное ожерелье – Фриде, праздничный костюм, мягкий и теплый – старому садовнику, табакерка, и всяческие сладости и косметика – от каждого члена семьи. С наступлением праздничного вечера все заходят в комнату деда, чтобы взять подарки и спуститься в комнату Фриды.

– Где Гейнц и Иоанна? – спрашивает господин Леви.

– Иоанна не хочет праздновать Рождество, – сообщает Бумба.

– Будущий раввин в юбке! – сердится дед.

– А Гейнц?

Никто в доме его не видел. Лицо господина Леви встревожено:

– Пойду, проверю, как его здоровье.

– Не сейчас, отец, – Эдит кладет руку на его плечо, – Фрида ждет нас, и надо поторопиться, – голос ее тяжел и грубоват.

Странную тяжесть ощущает господин Леви в легкой руке дочери.

Гейнц стоит перед зеркалом в своей комнате и повязывает галстук, готовясь сойти к Фриде и разделить с ней радость праздника. Вернувшись с кладбища, он прокрался тайком в дом, закрылся в ванной и попытался успокоиться и расслабиться в горячей ванне. Долго потом стоял у окна своей комнаты, слыша и не вслушиваясь в суматоху в доме, и беспрерывно курил. Ничего не приходило ему на память, кроме людской массы, проходящей перед ним, как туман, и в сердце его было пусто, и тускло, и большая усталость никак не рассасывалась. Увидел, как спустились сумерки, и в доме наступила тишина. Понял, что все спустились к Фриде. Выходя, замер, услышав плач из комнаты Иоанны. Испугался и открыл дверь.

– Труллия, что случилось? Кто тебя обидел?

– Уходи!

– Но почему? Что случилось?

Вот уже два дня Иоанна не находит себе места. Великий этот плач начался сразу после рождественского представления в школе. Она решила сыграть роль ангела, как обещала отцу, но только не преклонять колени перед Иисусом. Доктор Гейзе сразу же согласился с тем, что она произнесет свою роль стоя. Но вот, привязали к ее спине два крыла, нарядили в длинное платье, усеянное звездами, и золотые кудри приклеили к голове. И она взошла на сцену, и перед нею Иисус в колыбели, и красочный нимб вокруг него, и Мария с Иосифом склонились перед ним, и ангелы тянут к нему руки, и скрипка играет, и все так красочно. Мгновенно сошло на нее божественное присутствие Иисуса, и горе ей, что так случилось: сами по себе колени преклонились, и слова роли вышли из ее уст с большим волнением. Она в высшей степени удачно сыграла роль ангела. После этого вдруг она разразилась великим рыданием, не дождалась конца представления, сорвала крылья и убежала. Дома упала на постель и не хотела никого видеть. С большими усилиями добился господин Леви от нее нескольких слов, прерывающихся рыданиями, о ее страшной измене. Он освобожден от необходимости присутствовать на празднике Хануки, потому что и она туда не пойдет, она не достойна участвовать в еврейском празднике. Защемило сердце отца от страданий дочери, позвонил он Филиппу и попросил прийти и спасти Иоанну. И тот действительно сумел ее уговорить поехать с ним на представление и к Саулу, но и там она не успокоилась. Когда Хана взошла на сцену и крикнула: «Не преклоняйте коленей, во имя матери вашей и Бога вашего!» – Иоанна зажала ладонью рот, чтобы не вырвался крик отчаяния. И с того момента она не может прийти в себя.

– Что случилось, Труллия? – гладит Гейнц волосы и лицо Иоанны.

– Уходи, уходи отсюда!

Гейнц сидит на краешке кровати.

– Труллия, и я несчастен, но не рыдаю, как ты.

– Ты… Что у тебя случилось?

– Если ты мне расскажешь, я тебе тоже расскажу.

– Сначала ты.

– Ладно, но может в то время, что буду тебе рассказывать, я причешу тебя немного?

Иоанна согласна, соскальзывает с кровати, приносит расческу и щетку, и Гейнц старается одолеть запутанные узлы волос на голове девочки, и рассказывает ей о Хейни сыне Огня, о том обмане, в ловушку которого он попал, и о его гибели во имя собственной чести.

– Он вышел в бой немногих против большинства?

– Немногие против большинства, и он – во главе немногих.

И снова у нее текут слезы, и дыхание прерывается плачем.

– Но что теперь, Труллия? Твоя очередь – рассказывать.

Гейнц заплетает ей косички, и она рассказывает.

– Я преклонила колени перед Иисусом, – кричит, – понимаешь, я преклонила колени перед Иисусом!

– Это катастрофа! – говорит Гейнц серьезным тоном, стараясь сдержать смех. – Случилось то, что случилось, Труллия, теперь ты должна быть сильной и преодолеть боль. И я, и ты – мы должны это сделать.

– Мне… мне это очень трудно, – плачет Иоанна.

– И мне, девочка моя, трудно, но нет выхода. Давай, оденься, и пойдем к Фриде, праздновать.

– Нет, я не могу пойти.

– Это невозможно, Труллия, Фрида обидится. Она ведь, как наша мать.

– Гейнц, я снова начну волноваться. Ведь елка и Иисус очень красивы. Нельзя мне на них смотреть.

– Может, ты будешь там думать о чем-то печальном, и это тебе поможет. Но пойти к Фриде ты обязана.

– Мысли не помогают, Гейнц. Я… я снова начну восхищаться.

– Иоанна, может, ты будешь думать о четырех малых сиротках, которые в этот вечер сидят в темноте, потому что отец их убит.

– Гейнц, но…

– Труллия! Быстро одевайся, и мы спустимся к Фриде.

Гейнц подводит Иоанну к платяному шкафу и выбирает ей белую кофточку.

– Быстрей, Труллия.

– Повернись к стене, когда я одеваюсь, – говорит Иоанна.

Праздничная ночь сошла на город. Затихло движение на шоссе. В окнах домов сверкают елки и сеют свет во тьме. Мягкие звуки праздника словно поглаживает этот жесткий город. Снова падает снег. Покой нисходит с небес на праздничный город.

Гости приехали! Гостиная дома Леви выглядит, как зал гостиницы: чемоданы, груды пакетов, новые голоса оглашают время от времени дом, и чужие запахи заполняют его пространство. Во всех ванных слышен шум льющейся воды, электрические звонки беспрерывно звонят, служанки бегают по коридорам. Из комнаты старого садовника доносится лай возмущенного Эсперанто, которого там заперли.

Дед убегает в комнату Фриды и плюхается в кресло с глубоким вздохом, на который способен лишь дед. Фрида занята пересчетом постельного белья для гостей и проверкой, все ли цело, нет ли рванья. В ее комнате стоит красивая елка, но кончики ее зеленых иголок уже пожелтели.