Наоми Френкель - Дом Леви

– Прибыли, значит, уважаемый господин.

– Приехали, дядя Герман и тетя Финхен, тетя Регина с Декелем Юлиусом, дядя Лео и тетя Роза с их дочерью Еленой и сыном Альфредом. Фрида! – продолжает отчаянным голосом дед. – Это что, семья? Это клан, Фрида!

– Что вы говорите, уважаемый господин? На этот раз не так уж много приехало. Без детей и без внуков.

– Да, Фрида, немногие. Могло быть гораздо хуже.

Дед идет проверить состояние гостей, останавливается между горами пакетов и чемоданов. «Привезли столько багажа, словно собираются совершить кругосветное путешествие. У тети Финхен одной пять кожаных футляров для шляпок, и на каждом футляре – четко написано имя – Иосфина Леви».

– Прибыли, прибыли, – бормочет дед и топчется среди чемоданов.

Из маленького городка в Силезии прибыли. Дед может с закрытыми глазами рассказать о каждом камне и дереве этого городка, ибо в нем он родился, – и он улыбается Фортуне, чья статуя стоит в нише салона.

Только выйдешь с вокзала, пройдешь мимо шеренги дремлющих извозчиков, и тебя встречает статуя Гете и памятник Фридриху Великому. Отклонишься немного в левую сторону, и перед глазами встанет высокая водонапорная башня с вечно стрекочущим и постанывающим насосом, а вокруг башни – кусты сирени. Дед улыбается. Старая Котка водила его к этой башне и говорила, что в ней заключена ведьма с рыжими волосами. И весь этот хрип, тяжелое дыхание и стон исходит из мающейся злой души ведьмы. И в полночь эта рыжая ведьма Лилит проскальзывает в одно из узких окошек башни и вселяется в души рыжих детей. Тут Котка поднимала палец, предостерегая рыжего малыша – деда. В полночь он сбегал с постели к башне, в надежде встретить ужасную ведьму. Он ждал ее, спрятавшись в кустах сирени, и вдыхал запах ведьм, ибо он был сладок и приятен.

Приедешь в городок, и знакомый запах выпеченного хлеба коснется твоих ноздрей. Придешь в пекарню, и хозяин радушно встретит тебя в воротах, и спросит – кто ты, откуда ты и куда держишь путь. И ты расскажешь ему, и не пройдет и часа, как весь городок от края до края будет извещен о твоем приезде. Придержи язык при разговоре с ним! Будь осторожен, шагая по перрону, чтоб не споткнуться о кочку или попасть в расщелину. Их сделали дети, играя в стеклянные шарики. Дойди до школы с серыми воротами и серой высокой стеной, и в летние дни сидят на ней облака мух, кажется, умирающих от скуки. В укромном уголке это стены, за разросшейся крапивой, найдешь сердце, пронзенное стрелой, вырезанное на камне дедом и сопровожденное надписью – «Моя любовь к тебе вечна». В те дни дед был влюблен в рыжую кудрявую дочь привратника, и эта любовь заставила претерпеть ожоги крапивы по дороге к камню. Кладет дед руки на живот, глядя на статую Фортуны, посылающей ему мраморную улыбку, и подмигивает ей. Напротив школьной стены – большая аптека, и аптекарь стоит у дверей. Если в это время шел дождь, он говорил – «Добро пожаловать, идет дождь», если падал снег, он говорил – «Добро пожаловать, идет снег». Ах, – вздыхает дед, – забыл, что он уже не сможет здороваться со мной, давно ушел на тот свет.

Что ж, нечего делать, дед, ты продолжишь свой путь: вот, уже центр города, и встают все уважаемые дома – дом мэрии и мэра города, дом зубного врача и гостиница «Белая овечка», в которой каждый вечер собирается комитет почтенных людей города. Тут и дом старой девы Гиты, маленький домик с плоской крышей и кривыми стенами, как хромоножка между высокими домами. Проходя мимо ее дома, берегись, ибо по своему обычаю Гита выплескивает через окно остаток кофе из кофейника. Не помогали ни выговоры мэра, ни предупреждения полицейского, который нес службу в почтенном районе, ни посещение уважаемых членов еврейской общины ее на дому, пытавшихся ее убедить – не делать этого, потому что это вызывает ненависть к евреям в городе. Кофе продолжало выплескиваться на головы прохожих. Сейчас тебе нечего бояться проходить мимо ее избушки на курьих ножках, ибо давно ушла Гита в мир иной, когда ты еще был ребенком, и домик перешел в руки общины, и богатые ее члены построили на его месте большой дом, не хуже окружающих домов, для кантора и раввина городка. Прошел ты довольно большой путь, но еще не добрался до дома Леви.

Дед медленно поднимается по ступенькам, и, стоя на первом этаже, смотрит вниз, на салон, забитый багажом гостей, и снова удивляется, как рассказчик, продолжающий свою историю.

Дом Леви, друг мой, стоит отдельно, дворец с множеством украшений, выделяющийся среди других строений. Ты должен выйти из городка, пересечь большой парк, гордость городка, в котором старики и старухи греются на солнце между клумбами и грядками цветов, огражденных черными железными оградами, пройти мимо христианского и еврейского кладбища, и далее ведет тебя тропа вверх по склону холма, на вершине которого – дом семьи Леви.

Дед покручивает усы, и покашливает, прочищая горло. У начала тропы стояла белая вывеска – «Вход воспрещен. Частная территория!» Но не стоит обращать на нее внимания, ибо это была простая формальность. Семья Леви была знаменита своим гостеприимством, и в любое время любого зашедшего встречали от всей души. Продолжай идти по тропе, между вишневыми деревьями и придешь в большой сад, в котором гигантских размеров деревья покрывают пространство густой тенью. Привратник подметает тропинки. Привратник с метлой в руке – традиция в доме Леви. Дед совсем ребенком помнит такого привратника. Умирал один, метла передавалась его наследнику, и так – из рук в руки. Иди по шумящей аллее, увидишь столб у дома, покрашенный в серебряный цвет, высокие мерцающие окна, мраморные ступени поведут тебя к тяжелой дубовой двери, на которой узоры, выточенные краснодеревщиками, и тут же у тебя возникнет мысль: «Тут человек может жить в свое удовольствие». Ты пришел в отчий дом деда, тебя встречает строгим поклоном камердинер в сером костюме. На серебряный поднос, который он держит в руке, клади свою визитную карточку, и он проведет тебя в большой зал, снова поклонится и исчезнет сообщить о твоем визите. А ты, друг мой, обрати внимание на этот зал. На портреты отцов и матерей, дядей и теть вдоль стен, и все они написаны маслом и кистью известных мастеров, и все блестят краской. Пройдись от портрета к портрету и проникнись мыслью: ага, это и есть семья!

Мужчины будут сверлить тебя повелительным взглядом: «Сними шляпу и поклонись! Женщины в шелках и бархате, полные и тяжелые, нежные и ухоженные, как принцессы, будут смотреть на тебя, пока не дойдешь до портрета старого дяди Якова, именем которого назван дед. Дядя Яков единственный не написан маслом, а вырезан из бумаги и положен, как тень, под стекло, невысокий, с большим животом. Дядя Яков не был расположен к художникам. Он первым приехал в городок, и ему не дали возможности получить место среди жителей города, а приказали устраиваться за его пределами и построить дом за кладбищем в большом отдалении от городка, но нет худа без добра. На вершине холма дядя Яков открыл магазин, развернул торговлю с крестьянами, которые везли товар в город: продавал ткани для шитья одежды и кожу для обуви. Начал с малого и пришел к большому делу. Когда дядя Яков обнаружил у себя большой живот и решил вырезать свой портрет из черной бумаги, он уже был истинным богачом. Дом на холме наполнился множеством детских голосов и немалыми сокровищами, и уже не один еврей в городке, а представитель целой этнической группы, которая объединилась и стала самостоятельной общиной. Все серебряные мезузы на дверях евреев – от дяди Якова. И несмотря на то, что времена изменились, и скромное его жилище превратилось в роскошный дворец, а маленькая мастерская – в большую фабрику, мезузы на дверях все те же, как талисманы продолжающейся династии отцов и праотцев, и в голову никому не придет их снять или заменить.