Наоми Френкель - Смерть отца

– И тогда я спросил ее, хочет ли она быть моей женой?

– Как романтично! – вскидывается Иоанна, и Леви громко смеется. И кажется Иоанне, что никогда не слышала таким смеющимся отца. Сеть морщинок напрягается вокруг его глаз и подрагивает от смеха.

– Отец, – Иоанна сидит в постели и радуется вместе с отцом, – а что произошло с дедом в длинном капоте? Почему я никогда не видела этого деда?

– Детка, – лицо отца становится серьезным, и он говорит как бы впопыхах, – об этом я расскажу тебе другой раз. Час поздний, и тебе пора спать и выздоравливать.

– Отец, я уже здорова.

– Иоанна, – говорит господин после того, как посмотрел на нее задумчиво, – мне бы хотелось ускорить нашу поездку к Альфреду. Может, поедешь со мной послезавтра в дяде?

– Правда? Прекрасно! А школа?

– А-а, школа, – отмахивается Леви шутливым, почти детским, жестом, – ничего не произойдет, если ты не посетишь школу несколько дней. Это будет оздоровительная поездка.

– Вправду, отец, у меня срочное дело к дяде Альфреду.

– Я знаю, из-за доктора Герцля.

– Нет, не только по поводу доктора Герцля, – прижимает Иоанна к животу книжку «графа Кокса.

– А, так? – улыбается Леви и гасит ночник.

Рука, погладившая ее лицо, приносит покой. Веки Иоанны закрываются.

Бледный полумесяц стоит сейчас прямо напротив окна и заглядывает в ее спящее лицо. Она дышит глубоко и быстро.

Весеннее солнце сеет множество теней. По небесной глубине проплывают облака, оставляя на тротуарах длинные полосы света. Дети, бегущие в школу, развлекаются, прыгая по этим полосам, длинным и коротким, танцуют по ним, как клоуны из тени на свет и обратно. Когда облака закрывают солнце, проносится по городу резкий порыв холодного ветра, и массы людей, кружащихся по улицам, испытывают внезапный испуг. Весенний ветер пригибает ветви лип к скамье, у которой в этот час скопилось много народа. Безработные стучат картами по ветхим доскам скамьи и между лип шатаются тряпичники. Киоск Отто закрыт. Отто не вышел утром стоять на страже у портрета улыбающегося Тельмана. Его отсутствие вызывает удивление у многих в переулке, и часть из них принимает это как явный непорядок. Мать Хейни наблюдает из окна. Многие выходяи в переулок раньше обычного. Тут, и красавец Оскар, и «порхающий» Густав, который успел навестить Клотильду Буш и привел с собой от нее уродливого Вилли и нескольких ее друзей – Гарри-акробата, широкогрудого Руди и цыгана Гельмута. Все они стоят у закрытого киоска Отто, глядят в глубину переулка и кого-то ждут. Ганс Папир выносит клетки наружу, и стоит перед своим подвалом, между чирикающими в клетках птицами. Когда проходит мимо него девушка, он тянет за ней голову и кричит ей вслед:

– Куклочка-пухлочка!

Девушка смеется, что и надо Гансу. Голова его перевязана белым бинтом. Синяки на его узком лобике остались на память о драке, которая вспыхнула в ту ночь из-за куплетиста-еврея. Потому с появлением Ганса Папира, все тут же окружают его. Жители переулка жаждут узнать о том, что произошло ночью.

– Получил дыру в голове…

– Это было тогда, когда куплетист закончил петь куплет. Верно, Ганс?

– Нет, – старается Ганс уточнить, – не тогда, когда он кончил петь. Просто вскочил один из посетителей, считая этот куплет оскорблением, и затеял драку.

– Чепуха! – сердится горбун, ставший верным спутником Ганса Папира и хранителем его забинтованной головы, – будь более осторожным в своих словах, всякая неточность может дорого тебе обойтись. Драку затеял не посетитель, а еврей. Этот парень тут же выхватил их кармана пистолет и выстрелил в сторону присутствующих.

– Ну, а ты? – спрашивает старый плотник Франц. – Какие у тебя были дела в ресторане? Что ты вдруг стал посещать дорогие рестораны? А-а, Ганс Папир? Кто тебя в этот ресторан привел?

– Этого я не знаю, – заикается Ганс Папир, – я шел с Куно на выступление боксеров, и вдруг…

– Чего тебе столько объяснять? Каждый тянет тебя за язык, а ты рад стараться, – выговаривает ему горбун, – это что, дело Франца?

– Нам что, запрещено заходить в богатые рестораны? – визжит Эльза. – Только евреям разрешено?

– Да, не хочу я с вами иметь дело, – говорит старый Франц и уходит.

Тут в переулке возникают косоглазый и мужичок в кепке с шарманкой. Дело их расширяется. Они приобрели обезьяну по имени «маленький Джико», начинающую танцевать при звуках музыки. Шарманка наигрывает мелодию, и владелец кепки поет о девушке с добрым сердцем, которая любила сладости, и юноша дарил ей уйму этих сладостей, но она с горечью пела: «Родина, ой, родина моя, когда же мы снова встретимся?»

Около трактира стоит сын трактирщика Фриц со своей ватагой. Несмотря на то, что им уже по шестнадцать лет, работы у них нет. Шатаются они без дела по улицам Берлина.

– Парни, – обращается к ним горбун Куно, – что вы тут стоите? Руки в бока, и каждый привязан к ночному горшку. Военного воспитания вам не хватает, которое делает мужчину мужчиной. Марши и строевая служба. Такие парни, как вы, созданы для военной формы. А вы ходите в тряпках, которые скрывают всю вашу мужественность. Мундиры, парни. Германские мундиры сделают вас мужчинами. Каков герб вашего города?

– Медведь, – говорит Фриц – что ты тут болтаешь, так, что рот у тебя уже обтрепался от бесконечного трепа. Символ Берлина – медведь.

– Ну, а цвет у медведя каков?

– Коричневый, – отвечает один из парней, – к чему этот вопрос?

– В этом то и дело! – восклицает горбун. – Цвет нашего медведя коричневый. Запомните, парни, коричневый цвет.

– Коричневый, – хлопает Фриц горбуна по плечу, – конечно же, коричневый.

На витрине трактира, рядом с розовыми телесами жирной Берты, – голова свиньи. Петрушка растет из ее пасти, а в ухе – ломтик лимона. Трактирщик Бруно стоит у входа и точит большой нож. Рядом с ним – Флора со своими подружками.

– Спала в одной кровати с псом, – рассказывает Флора о ком-то, – и теперь у нее в животе завелся червь, который съел ей половину печени.

Косоглазый на тротуаре продолжает вертеть шарманку.

«Ох, – наигрывает шарманка, – пришел лейтенант гвардии и пригласил на маскарад даму, большую лакомку. И пошла, девица, но в душе продолжала рыдать: «О, сладкая моя родина, увидимся ли мы еще…»

У входа в мясную лавку стоит Саул и дожидается своего друга Отто. Еще вчера стало ему известно, почему не открылся киоск Отто.

– Все уезжают, – бормочет он с печалью в голосе.

Дом Леви совсем опустел. Иоанна сегодня уезжает с отцом к дяде Альфреду, а сейчас и Отто собирается оставить город. Отто, который со времен Мировой войны, когда поехал привезти свою Мину из песков Пруссии, даже ни на один день не оставлял Берлина, выезжает сегодня с делегацией берлинских рабочих в Силезию, участвовать в похоронах убитых рабочих.