Франц Энгел - Мера Любви

Итак, де Бельвар ревностно взялся за учение, хотя овладение диалектикой оказалось отнюдь не простым делом. Кроме того, графу пришлось начинать с самых основ: зубрить, что является одноименным, соименным и отыменным, чем отличается сказываемое о предмете от находящегося в предмете. Бесспорно, все это было лишено той поэтической стройности готовых сентенций, какую имели рассуждения Джованни, однако граф запасся терпением, — любые трудности стоило преодолеть ради достижения таких результатов, как чистая совесть и мир в собственной душе, считал он.

Граф приезжал в Силфор сначала пару раз на неделе, а потом ждал Джованни утром в воскресенье, но скоро ему перестало хватать и столь частого общения, он удвоил старания в овладении науками и начал ездить на уроки почти каждый день. Джованни терзал его, заставляя исписывать целые листы одной и той же фразой, заучивать наизусть значения множества латинских слов, а после склонять и спрягать их до потемнения в глазах; де Бельвару приходилось одновременно изучать весь тривиум: грамматику, риторику и диалектику, а в добавок к тому основы католической догмы, ибо Джованни считал себя обязанным преподать своему неискушенному другу хоть немного теологии.

Иногда граф просил Джованни отменить урок и отправиться на прогулку. Тогда они разговаривали о самых разных вещах, то возносясь в метафизические высоты, то спускаясь на бренную землю с ее заботами и печалями. Причем эти нескончаемые беседы приносили, как искренне думал де Бельвар, не меньше духовной пользы, нежели изучение тривиума. По наступлении теплой погоды они часто уговаривались проводить также и все свои занятия на свежем воздухе, без устали посвящая дни напролет многочисленным урокам. А стоило графу заполучить друга в Стокепорт, он считал своим долгом всячески развлекать его: по окончании служб де Бельвар водил Джованни по всему своему обширному хозяйству. Наконец Джованни увидел графский кроличий садок, знаменитый своими размерами. Присутствующий при этом Арнуль поспешил отвлечь его внимание от неприличных кроликов, справлявших свои животинские делишки, нисколько не стесняясь епископа. Джованни и де Бельвар над этим только посмеялись. Граф со знанием дела показал дорогому гостю своих великолепных, как на подбор, боевых коней, коллекцию оружия и даже запасы погребов. Однако самое большое впечатление произвели на Джованни графские охотничьи соколы и ястребы. Он, с характерной для него точностью, умудрился обобщить в одном восклицании весь свой восторг от этих хищных птиц: «Они пушистые!»

Де Бельвар рассказал другу, что соколы летают высоко по кругу, то есть они птицы так называемого высокого полета, бьют множество болотных птиц: журавля, дикого лебедя, цаплю, уток и селезней.

— У нас в Честере столько болот, что охотиться с соколами одно удовольствие, — заметил граф с таким видом, словно болотистая местность графства исключительно его заслуга. — А вот ястребы когтят жаворонков, куропаток, перепелов и бросаются на добычу с руки охотника. Это называется птицы низкого полета.

Граф подал Джованни перчатку из оленьей кожи и посадил ему на левую руку хорошо воспитанного линялого сокола, которого можно было держать без клобучка.

— Прижмите локоть к боку, Жан, иначе вы быстро устанете, советовал граф . — Вы его неправильно взяли, ему неудобно сидеть на ребре ладони, смотрите, как он переминается и скребет когтями! Сожмите руку в кулак, вот так.

Де Бельвар вовремя предостерег Джованни от желания погладить птицу рукой, объяснив, что соколу такая ласка не придется по вкусу, и подал другу палочку, которой следовало их гладить.

Джованни видел, как де Бельвар любит своих птиц и охоту с ними, а все, что нравилось де Бельвару, не могло не понравиться Джованни. Де Бельвар же ничего так не желал, как угодить своему милому другу, и уж коли Джованни нашел соколов достаточно занимательными, граф без промедления предложил ему вместе поехать на соколиную охоту в следующий же приезд в Стокепорт.

— Я научу вас, как снимать клобучок и вабить, — обещал де Бельвар.

— Боюсь, он меня клюнет, — нервничал Джованни.

— Не бойтесь, он очень послушный, — граф забрал сокола.

Де Бельвару страшно хотелось обнять Джованни и расцеловать — из чистой благодарности за то, что ему было всегда так хорошо с ним, как еще никогда и ни с кем. Его симпатия давно уже сделалась слишком восторженной, да и разве была она когда-либо иной, чтобы именоваться просто дружбой — таким затертым термином, имеющим возможность означать все, что кому угодно? Трепетное и нежное отношение де Бельвара к Джованни никак не оправдывалось общностью интересов или взаимной выгодой, чем часто объясняется прочность дружеских связей. Однако глубокое волнение, говорящее о много большей привязанности, какое граф неизменно испытывал в присутствии друга, продолжало оставаться скрытым глубоко в его сердце, словно подземные воды, что незаметно текут, набирая силу в недрах под плодородной почвой, недоступные взгляду, неуловимые для слуха.

Жан, — позвал граф и тут же отступил, не решаясь, как обычно, высказать вслух свои мечты. Ему часто приходили на ум воспоминания о пережитой вместе псевдоосаде Стокеиорта и думалось, сколь хорошо бы зажить с Джованни вместе, все делать сообща и никогда не расставаться. Странное желание. Де Бельвар побоялся смутить друга такими речами.

Что? — тем временем откликнулся Джованни, тоже задумавшийся о чем-то своем. — Что вы хотели сказать мне, Гийом?

— Ничего, глупости. Я ведь не слишком умный, не так ли? — попробовал отшутиться граф.

— Вот уж теперь вы точно глупость сказали, — расстроился Джованни. — Вы очень умны. Не просто умны, вы еще и мудры, Гийом, мудрее меня.

— Ум отличается от мудрости? — как прилежный ученик, никогда не упускающий возможности чему-то научиться, с любопытством спросил де Бельвар.

— Конечно отличается, иначе зачем бы им называться разными именами, — ответил Джованни, привыкший учительствовать. — Мудрость — добродетель, ей нельзя выучиться, это дар Божий. А ум — способность, которую можно развивать, как любую другую. Но сейчас не урок, Гийом, — остановил себя Джованни.

— Да? Странно, — де Бельвар принял удивленный вид. — Пойдемте тогда обедать.

И они в веселье отправились за стол под руку, как и полагается задушевным друзьям.

На соколиную охоту поехали в начале следующей недели. Это развлечение считалось столь изысканным и мало утомительным, что их сопровождали вдовствующая графиня и старшие девочки: Мод, Мабель и Агнес.

Джованни не умел снимать клобучок с должной сноровкой, чтобы не отвлечь сокола до того, как тот увидел добычу, поэтому его роль ограничивалась в основном наблюдением за тем, как охотятся другие. Люди графа, специально для этого предназначенные, били в барабаны, вспугивая болотных птиц, которые стаями поднимались в воздух. Соколы сразу же взмывали так высоко, что терялись из виду, хватали на лету свою жертву и повергали наземь, затем, словно отскочив, взмывали вновь, чтобы обрушиться на других. Так за короткое время охотники обрели богатую добычу.