Артамонов Иванович - КУДЕЯР

Юноша перекрестился.

— Не иначе как сама нечистая сила явилась людям в облике сего кудесника! Уж не отведал ли ты, Фёдор, тех нечестивых яблок?

Воронцов весело рассмеялся.

— Нет, государь, мы не стали осквернять себя прикосновением к сатанинским яблокам. Много диковинного видели мы в разных странах, но и то нужно иметь в виду, что русские послы нередко терпят самые гнусные притеснения, оскорбления и обиды от лихих людей, да и от недружественных нам правителей.

Ваня нахмурился.

— Придёт время, Фёдор, и мы усмирим татей, а недружественных правителей, оскорбляющих русских послов, жестоко покараем!

Воронцов вежливо поклонился в ответ на эти слова, а сам подумал: «Не скоро такое свершится!»

— Фёдор, когда Жигимонтов посол намеревается покинуть Москву?

— Сказывал он, будто хочет отправиться домой в Артамонов день [93] 12 сентября. .

— Доволен ли он кормом?

— Очень доволен, государь, премного благодарил он за оказанную ему честь.

Вчера, в день Рождества Богородицы, великий князь Иван Васильевич дал обед в честь посланника польского короля Жигимонта. На том обеде за большим столом сидели бояре князь Дмитрий Фёдорович Бельский, князь Иван Михайлович Шуйский, брат Андрея Шуйского, и он, Фёдор Семёнович, с братом Иваном.

— Благодарствую, Фёдор, за душевную беседу, а сейчас пора нам идти в столовую избу, где нас ждут бояре.

Идя по переходам дворца в столовую палату, юный государь залюбовался открывшимся перед ним видом. Под ярко-синим осенним небом несла свои спокойные воды величавая Москва-река. Белые облака засмотрелись в глубину её чистых вод. За рекой до самого края неба распахнулись тронутые осенним румянцем сады. Вчера народ справлял осенины — вторую встречу осени: бабы толпились по берегам реки, пели величальные песни. И ныне выдался хороший денёк.

Бояре, собравшиеся в столовой палате, встали при появлении великого князя, низко склонили перед ним головы. Встал и митрополит Макарий. Он-то и требует от бояр почтения к великокняжеской особе, постоянно напоминает в своих проповедях о божественном происхождении власти государя.

Ваня заметил перемену в отношении к нему бояр, знает, что проявляемое ими почтение — результат трудов Макария, но ему всё мнится — и не без оснований, что в душе бояре продолжают считать его несмышлёным мальцом, по-прежнему готовы в его присутствии творить бесчинства и своеволие.

Юный государь приблизился к митрополиту для благословения. Тёмные, живые глаза Макария смотрят на него строго, требовательно.

«Чего хочет от меня первосвятитель? Так ли я веду себя, как подобает вести великому князю? Почему терплю своеволие бояр? Как мне поставить их на место?»

Эти вопросы не в первый раз приходят в его голову, но до сих пор он не ведает чёткого, однозначного ответа на них.

Ваня сел в предназначенное для него кресло. Шелестя одеждами, разместились по лавкам бояре. И вдруг — громкий крик Андрея Шуйского взорвал тишину.

— Гляньте-ка, люди добрые, куда Федька Воронцов уселся! А ну встань и сядь ниже меня!

Фёдор Семёнович, побледнев, продолжал сидеть поблизости от великого князя. Иван Кубенский, Дмитрий Палецкий, Дмитрий Курлятев, Иван Турунтай-Пронский, Алексей Басманов-Плещеев повскакивали со своих мест и кинулись к Воронцову. Андрей Шуйский первым подскочил к нему и со всего маху ударил по лицу. Иван Кубенский ухватился за борт нарядного бархатного кафтана, рванул его на себя-оборванные пуговицы, накидные петли и затейливые кисти полетели в разные стороны.

— Стойте, прекратите творить мерзости в присутствии государя! — громко кричал митрополит.

Его, однако, никто не слушал. Фёдора Семёновича поволокли к дверям. Растерзанный кафтан его валялся на полу, длинные, собранные в мелкие поперечные складки рукава словно взывали о помощи. Макарий исподлобья глянул на государя — тот молча взирал на избиение своего любимца, глаза его были широко открыты, тело сотрясала дрожь.

Между тем бояре выволокли Воронцова на крыльцо великокняжеского дворца. Привлечённые шумом, со всех сторон к дворцу бежали люди.

— Вот тебе, любимчик великого князя! — Андрей Шуйский ногой пнул Фёдора Семёновича так, что тот повалился с высокого крыльца на площадь. Но и здесь бояре продолжали бить его руками и ногами. Юный государь, бледный, дрожащий, стоял на крыльце.

— Волоките его в темницу, недолго уж ему жить!

— Недостойно великому князю смотреть на эти мерзости, — прозвучал голос митрополита, — пойдём, государь, отсюда.

Макарий взял юношу за руку, тот послушно пошёл следом за ним и, лишь когда они оказались в палате вдвоём, обрёл дар речи.

— За что, за что они хотят убить Фёдора? Что он сделал плохого? Каждого, кто люб мне, Шуйские норовят лишить живота! Звери, а не люди… Когда же кончится всё это?

— Все эти мерзости кончатся лишь тогда, когда великий князь своей рукой пресечёт их, — голос митрополита звучал сурово, требовательно.

— Настало ли для этого время, святой отец?

— Да, время настало, пора тебе, государь, быть мужем!

Митрополит отошёл к окну, глубоко задумался. Ныне рушатся все его замыслы. На стороне Шуйских большая сила, сплошь титулованное княжье. А у него был лишь Фёдор Воронцов, которого он приблизил к великому князю в надежде, что боярин станет ему опорой, будет противодействовать пагубному влиянию Шуйских. Кто же ещё верен ему? Пожалуй, отец и сын Тучковы. Но Михаил Васильевич последнее время часто хворает, сторонится боярских склок, и не без оснований: ещё со времён митрополита Даниила Шуйские затаили на него злобу и при случае могут расправиться с ним. На стороне Макария и родственники Тучковых братья Морозовы-Поплевины. Их-то и призовёт он на помощь.

Макарий решительно направился к дверям и, распахнув их, приказал стоявшему на страже чернецу:

— Немедленно позови сюда братьев Ивана Григорьевича и Василия Григорьевича Морозовых.

Великий князь вопросительно глянул на митрополита.

— Хочу, государь, отправиться в логово смутьянов, чтобы спасти от погибели Фёдора Семёновича.

«Не обильно моё воинство, трудно мне бороться с Шуйскими и их подпевалами. Настало время воспользоваться советами тверского епископа Акакия — противопоставить Шуйским ещё одну силу — дядей государя Михаила да Юрия Глинских».

— Государь, много обид чинят тебе строптивые бояре, поэтому надобно окружить себя верными людьми, способными защитить от оскорблений.

— Где же взять их — верных людей?

— Обопрись пока на дядей своих, пожалуй Михаила Васильевича Глинского боярством и чином конюшего, а Юрия Васильевича — боярством и чином кравчего [94] Кравчий — лицо, ведавшее напитками на стеле государя. .