Артамонов Иванович - КУДЕЯР

— Ну-ка пошарь у них, Юшка.

Юшка Титов быстро обыскал обоих, отобрал у Олексы деньги и, поделив их, часть отдал Мисюрю, остальные сунул себе за пазуху.

— Зачем же вы лошадей-то загнали? Али обратный путь решили пешком править?

— Есть было нечего, вот и продали лошадей.

— Чёрт с ними с лошадьми. На чердак-то пошто полезли?

Ребята молчали.

— Вы когда из Веденеева выехали?

— После Петрова дня, — простодушно ответил Олекса.

— Вон оно что… Значит, по нашим следам пустились. А вы девицу, что руки на себя наложила, ведали?

— Как же нам её не ведать, коли в одном селе жили?

— Хороша была девица! — Мисюрь отлично помнил ночь, когда они по очереди измывались над Олькой. — Жаль её, всем сердцем жаль. Был бы я вашего возраста, непременно влюбился бы в такую. А вы? Нешто вы не любили её?

Мисюрь пристально всматривался в лица ребят. Те, потупившись, молчали.

— И вам, вижу, мила она была. Как не стало её, сердечки ваши загорелись, и удумали вы подстеречь и убить злодея Шуйского! Казалось, Мисюрь читал тайные мысли ребят. — Слышь, Юшка, завтра же отведёшь их в Разбойный приказ, скажешь, что эти молодцы решили ни за что ни про что извести боярина Андрея Михалыча Шуйского и в тех мыслях своих тайных признались нам. Мы же марать руки об них не будем — ни к чему нам лишние разговоры. А там им конец.

Всё лето ожидал отец Андриан возвращения Кудеяра, но так и не дождался. Миновал июль-страдник, за ним — август-собериха, вот и сентябрь-хмурень на дворе. С каждым днём солнышко восходит позднее и всё раньше укладывается на покой. Приглядываются люди к летающей в воздухе паутине: много тенётника на бабье лето — к ясной осени и холодной зиме. Прогремит гром об эту пору — будет тёплая осень, а чем суше и теплее сентябрь, тем позднее наступит зима, Падают с деревьев жёлтые листья, устилают проторённую дорогу к храму, шуршат под ногами. А в голове одна мысль: что с Кудеяром? Слуха о том, что владелей Веденеева убит, не было. Значит, Кудеяр со своим дружком Олексой угодил в беду, в противном случае хотя бы один Олекса воротился к родителям. Обмысливая всё это, отец Андриан засобирался в Москву. Пахомий одобрил его намерения, благословил в путь-дорогу.

Подъезжая к Суздалю, отец Андриан ощутил в душе волнение и подивился тому: шестнадцать лет минуло с той поры, как он впервые увидел полюбившуюся ему с первого взгляда Марфушу, а словно вчера это было: грузная игуменья Ульянея, по бокам её две миловидные белицы — Марфуша и Аннушка, а впереди рябая келейница Евфимия с чадящим витенем в руках.

Почему так властвует над нами прошлое? Как будто бы разум смирился с волей судьбы, но где-то в душе живёт неистребимая жажда чуда: вот сейчас войдёт он в храм и среди молящихся монахинь Покровской обители увидит Марфушу. Разум твёрдо стоит на своём: Марфуши ему не видать никогда, до конца дней на этой грешной земле. Да и нужна ли она иноку? Пора бы отринуть земные вожделения, смирить гордыню, очистить душу от всякой грязи. Но разве Марфуша — грязь? Что нужно ему от неё? Быть может-памятный взгляд серых, широко распахнутых глаз и лёгкой руки прикосновенье.

Андриан чувствует, что монахини, находящиеся в церкви, время от времени взглядывают на него вопрошающе. В одной из них он признал Аннушку — мать Агнию. Наверно, ей интересно узнать, зачем он явился в Суздаль, нет ли вестей от Марфуши. А вот на него глянула старая монахиня с красивым ещё лицом, с тёмными выразительными глазами и, признав, взволновалась, до конца службы всё посматривала на него, боясь упустить из виду. Едва служба кончилась, Соломония ухватила его за рукав:

— Здравствуй, Андрей.

— Отец Андриан.

— Давно ли иноком стал?

— Пять лет уж.

— Далеко отсюда?

— В Заволжье.

— А что ж не явился сюда, воротившись из Крыма? Наверно, жену свою с сыном моим не сыскал?

— Отыскал.

— Так где же они?

— Жена народила детей и, любя их, в Орде пожелала остаться.

— А сын мой — Георгий?

— Из Крыма пришли мы с ним вместе, и ты его видела дважды: один раз монетку вручая…

— Кудеяр!

— Он самый.

— Почему же ты мне не сказал?!

— Не велено было Тучковыми, к тому же боялись огласки, а в скиту он был в безопасности.

— Так он и сейчас там?

— В скиту его нет.

— Зачем, ну зачем я его благословила мстить Шуйскому? Грех на душу взяла, и вот — покарал меня Бог. Почему же никто не сказал мне, что Кудеяр — мой кровный сыночек? А я поняла это слишком поздно: скрылся он из виду — тут-то меня и осенило! Где же он ныне?

— Должно быть, в Москве, иду я туда, чтоб его разыскать и в скит воротить.

— Москва велика…

— Не более Крыма. Уж коли в татарщине я отыскать его смог, то и в Москве непременно найду.

— Дай Бог… Молиться я буду и денно и нощно, чтоб Матерь Божья тебе помогла в твоём деле нелёгком. А у меня здоровья не стало совсем, дыхание смерти уж чую. Так ты поспешай!.. Как хочется сына родного обнять мне хоть раз!

В Воздвиженье [81] 14 сентября. Андриан переступил порог дома Аникиных.

— Господи, кто в гости-то к нам пожаловал! — радостно всплеснула руками Ульяна. — Ведь сколько лет-то не виделись! Проходи, проходи, Андрей, в избу.

Афоня крепко обнял друга.

— Семья-то у вас какая многолюдная! — подивился гость.

— Знакомься с моими мужиками: старший Якимка, друзья неразлучные Ванюшка с Брошкой да близнецы Мирон с Нежданом.

Ульяна поднесла на руках девочку.

— А это молодшая наша любимица Настенька, вчера ровно годик исполнился ей.

Девочка с удивлением таращила на гостя серые глаза.

Авдотья старческой рукой обняла Андрея и тихо заплакала.

— Прости, Андреюшка, меня, слезливую: при виде тебя Петра вспомнила, не дожил он до встречи с тобой. И мне уж пора на покой.

— Внуков-то на кого покинешь?

— За молодшими старшие приглянул Якимка-то вон уж какой жених. Садись, Андреюшка, за стол, у нас нынче на Вздвиженье пирог с капустой.

После еды посреди избы поставили две кадки. Ульяна с Авдотьей на чистом столе разрезали капустные кочаны на части, высвобождали кочерыжки, а мужики, вооружившись тяпками, такой перестук подняли — на душе стало весело. Рубка капусты на Воздвиженье- большое событие в каждой семье. Там, где женихи и невесты, устраиваются капустные вечеринки. Девушки в богатых уборах ходят с песнями из дома в дом рубить капусту, хозяева накрывают для них столы с угощением. За девицами являются высматривать невест парни со своими гостинцами. И так на протяжении двух недель после Воздвиженья.

— Когда я молодая была, — вспомнила Авдотья, — очень уж мне хотелось, чтобы Пётр полюбил меня. Так перед тем, как идти на капустные посиделки, я семь раз прочитала слова заговора: «Крепко моё слово, как железо! Воздвигни, батюшка Вздвиженьев день, в сердце добра молодца Петра любовь ко мне, девице красной Авдотье, чтобы этой любви не было конца веку, чтобы она в огне не горела, в воде не тонула, чтобы её заря студёная не знобила. Крепко моё слово, как железо!» Как сказала я, так и сталось. Чтой-то холодком потянуло. Миронушка, прикрой-ка поплотнее дверь. И не диво, что холода пришли, ведь ныне третья встреча осени. На Вздвиженье зима с бела гнезда снимается, к русскому мужику в гости собирается — дай-ка я, зи-ма-зимская, на святой Руси погощу, серого мужика навещу. Вздвиженье лето замыкает, а ключи сизая галочка за море уносит.