Филипп Эрланже - Генрих Третий. Последний из Валуа

Ненависть Колиньи, ярость Карла, и особенно любовное разочарование, втянули Генриха в эту кровавую историю, из которой он не вынес для себя никакой выгоды и где он играл второстепенную роль. К несчастью, в глазах общественного мнения роль его была решающей, и Екатерина, надеясь использовать этот довод для нажима на Филиппа II, сначала ничего не предпринимала, чтобы развеять мрачную легенду. Такая тактика укрепила позиции принца в католической партии, но за это пришлось заплатить первым пятном на репутации. Посол Франции в Венеции, дю Феррье, писал Екатерине, что «монсеньор утратил все шансы на корону императора, хотя до Варфоломеевской ночи ничто не мешало ему надеяться ее получить – герой превратился в убийцу».

Несмотря на весь свой католицизм, Генрих тяжело переживал бремя этой ответственности. Он тут же начал писать послания, записки, стараясь преуменьшить свою роль и оправдать участие в кровавой бойне. Он никогда не позволит относить на свой счет трупы, которыми были забиты все реки Франции, но воспоминание об ужасах той ночи кровавой тенью ляжет на его судьбу.

Посвящение в рыцари ордена Сен-Мишель происходило 29 сентября. Среди тех, кто удостоился этой чести, были король Наваррский и принц Конде. В самый торжественный момент церемонии они должны были сделать перед алтарем глубокий реверанс. Видя их унижение, королева-мать не могла скрыть охватившей ее радости и, обернувшись к присутствовавшим в церкви послам, широко улыбнулась.

Человек, униженный подобным образом, не мог позволить себе быть ревнивым – вернувшись в лоно церкви, принцесса Конде обрела утраченную свободу.

Эта резвая, смешливая молодая женщина была совершенно покорена удовольствиями, о существовании которых она, до девятнадцати лет живя в провинции, и представления не имела. Жизнь манила ее, и она мечтала, забыв обо всем, броситься в ее объятия, но угрюмый увалень, с которым по политическим соображениям была соединена ее жизнь, никак не мог быть гидом в этом путешествии. А рядом был другой, такой очаровательный, такой красноречивый, такой знаменитый! Маленькая Мария была вполне добродетельна, но пропитанная эротикой атмосфера Лувра мало способствовала стоицизму.

Мадам Неверская, сестра принцессы, охотно вызвалась помочь влюбленным и послужить для них ширмой – счастье Генриха не знало границ. На несколько недель он совершенно забывает о придворной жизни, интригах, о Польше, своем генерал-интендантстве, о славе и честолюбии. Его вполне устраивала роль двадцатиоднолетнего Дафниса, приходящего в экстаз при виде девятнадцатилетней Хлои.

Погруженный в свою идиллию, Генрих не придает значения родам своей сестры, королевы Испании Елизаветы, а ведь ее дочь, родившаяся в октябре 1572 года, принцесса Мария-Елизавета, могла стать его женой и принести ему в приданое трон. Узнав эту новость, Карл IX воскликнул: «Тем лучше для королевства!»

Генрих оставался наследником, но он и не думал радоваться.

Одним из последствий его любовной лихорадки была перемена отношения к Маргарите, сильно связанной в ту пору с мадам Конде. И, возможно, впервые он смотрит на нее просто глазами брата.

Екатерина питала жгучую ненависть к королю Наваррскому, поскольку гороскоп предсказывал, что ему будет принадлежать французский трон. Желая уничтожить его, и чем скорее, тем лучше, она сразу после Варфоломеевской ночи задумала развести его с Маргаритой. Генрих полностью поддерживал этот план. Он полагал, что таким образом поможет сестре освободиться и загладит свою вину перед ней. Велико же было их изумление, когда Маргарита резко воспротивилась.

Однако ею руководила совсем не супружеская любовь: любое общение с этим мужланом, от которого вечно разило чесноком, было ей глубоко противно, но их связывали общие политические интересы. У Маргариты было немало причин обижаться на свою семью, и постепенно она отдалилась от родни, став частью клана Бурбонов.

Мария Клевская видела, что Генрих страдает от этого глупого упорства. С другой стороны, герцог Гиз, снова ставший другом монсеньора, опять начал вздыхать при виде королевы Наваррской. Его страсть, которая, пока Маргарита не вышла замуж, была для всех помехой, теперь вполне устраивала и королевскую семью, и церковь. И мадам Конде посвятила себя этой благородной миссии.

Однажды, когда две молодые женщины прогуливались по Лувру, Мария, смеясь, увлекла Маргариту в апартаменты, где они столкнулись с Генрихом и герцогом Гизом.

Бросившись с поцелуями на шею возлюбленному, Мария сказала, что заговор их ей понятен, но она не может предать свою сестру, мадам Гиз. Не слушая ничего, Маргарита поклонилась и с достоинством покинула это общество: она больше не любила Гиза и еще слишком любила Генриха, чтобы простить его.

Но это облачко нисколько не омрачило счастья Марии Клевской и Генриха, находившихся на седьмом небе. Однако принцы не имеют права слишком долго предаваться любви. Очень скоро политические проблемы вернули Генриха к реальности.

Если Варфоломеевская ночь почти не запятнала репутации монсеньора, то она нисколько и не укрепила его позиций во Франции. Ему приписывали замысел и тщательную подготовку этих событий, энергию и решительность в их проведении, умение отстоять свою точку зрения при дворе. Католики превозносили его решительность, умеренные – его осторожность. Его поведение противопоставлялось поведению короля, жестокого, непостоянного, кидающегося из одной крайности в другую. Все признавали, что из двух братьев государственным мужем был младший.

Поддерживаемый общественным мнением и владея ключами от всех государственных механизмов, благодаря своему генерал-интендантству герцог Анжуйский был более могущественен, чем король, и обладал большим влиянием. Такое положение дел никак не могло устроить Карла, который к тому же приходил в бешенство, наблюдая счастливый медовый месяц своего брата, тогда как сам он нигде не находил покоя. После родов своей жены Карл вернулся к Мари Туше, от которой у него родился сын, граф Овернский, но этот незаконнорожденный ребенок никогда не сравняется в правах с монсеньором.

В свои двадцать два года Карл чувствовал полный упадок сил. Туберкулез подтачивал его организм; после охоты у короля часто шла горлом кровь. Он понимал, что скоро ему придется расстаться с короной и с Лувром… Одно присутствие брата наполняло короля такой ненавистью, что он был бы рад даже гражданской войне, лишь бы удалить от себя Генриха.

Екатерина была уверена, что после смерти Колиньи и измены принцев партия протестантов парализована. Но, чтобы продолжить дело, начатое в Варфоломеевскую ночь, она должна была усилить нажим на протестантов, не оставив в живых ни одного гугенота. Однако задачи и цели внешней политики Франции ей этого не позволили.