Филипп Эрланже - Генрих Третий. Последний из Валуа

Несколько наивно она полагала, что уцелевших во Франции протестантов можно успокоить, подтвердив Сен-Жерменский эдикт и опубликовав данные о так называемом заговоре адмирала. Но это ни к чему не привело.

Протестантские министры, воспользовавшись жесткой организацией – результатом их последнего синода, – дерзко встали во главе партии. Поддержанные некоторыми военачальниками, они подняли восстание в Ла-Рошели и Сансерре, а тем временем протестанты на юге страны обратились к Елизавете Английской с призывом заявить свои права на французский трон.

Ла-Рошель стала источником жизненных сил для протестантов, бастионом, благодаря которому кальвинисты могли оказывать мощное сопротивление королевской власти. Крепость становилась оплотом новой веры. А Варфоломеевская ночь теряла смысл, поскольку протестанты не были разгромлены.

Все силы королевства были брошены против Лa-Рошели. Была собрана армия – самая многочисленная после начала во Франции религиозных войн. В нее с энтузиазмом вступали принцы, придворные, гранды и даже пажи. Оказались вынуждены последовать их примеру и многие протестанты, недавно перешедшие в другую веру. Общим числом в четыреста человек они вместе с королем Наваррским и принцем Конде встали под одни знамена с Гизом, монсеньором и герцогом Неверским, главными зачинщиками резни 24 августа. И даже Монморанси, несмотря на то что они не одобряли Варфоломеевской ночи, не осмелились отказаться. В свой первый военный поход выступил и герцог Алансонский.

Кого же можно было поставить во главе армии, если не победителя сражения при Монконтуре? Генриху пришлось оставить любовные утехи и вернуться к военным делам.

В конце ноября Ла-Рошель была окружена. Возбуждаемый мэром, непримиримым Жаком Анри, своими пятьюдесятью пятью пасторами, и особенно воспоминаниями о Варфоломеевской ночи, город был полон решимости оказать сопротивление и держаться до конца.

В самом начале кампании произошло одно важное событие: Таванн, игравший при герцоге Анжуйском решающую роль, умер, и место его занял герцог Неверский, ставший одним из главных военных советников монсеньора. Теперь Генрих не был так уверен в своей счастливой звезде полководца и решил за зиму окружить город кольцом укреплений и редутов, которые отрезали бы Ла-Рошель от внешнего мира. В декабре над королевским лагерем опустился мрачный туман. Дождь, грязь, робкие атаки, начавшиеся эпидемии – все это нагоняет тоску. Генрих больше не в состоянии выдерживать это тоскливое одиночество. Выполнив обязанности главнокомандующего, монсеньор удалялся в свою палатку мечтать о возлюбленной; он писал длинные письма, целовал ее локон. Даже лучшие друзья не осмеливались беспокоить герцога Анжуйского в эти минуты.

Именно такую минуту выберут иезуиты, чтобы воззвать к душе герцога Анжуйского. Эта деликатная миссия была возложена на отца Эдмона Оже, одного из самых изворотливых членов Ордена. Он сумел разгадать сердце Генриха и сыграл на его склонности к мистицизму. Он одурманил его пустыми, но цветистыми речами, и Генрих почувствовал, что еще никогда духовное лицо не понимало так хорошо его душу. Он назначил Оже своим духовником и слепо ему доверял.

Умеренных католиков, знающих о непримиримых взглядах этого человека, чрезвычайно беспокоило его влияние на герцога Анжуйского. Даже сама Екатерина предупреждала: «Остерегайтесь, – писала она сыну, – отца Оже, поскольку он везде утверждает, что вы обещали выпотрошить всякого, кто когда-либо был гугенотом, а подобные слухи могут причинить немалый вред». Но Генрих не собирался приносить своего духовника в жертву государственным интересам.

На что могут тратить бессонные ночи молодые люди, лишенные женского общества? На что, если не на заговоры…

Первыми плести интриги начали Монморанси. Сыновья коннетабля (маршал Данвиль, Торе, Мерю) не скрывали своего неудовольствия событиями Варфоломеевской ночи. В этом их поддерживали многие католики – одни из чувства порядочности, другие из ненависти к Гизам.

Монморанси хотели использовать подобные настроения и создать Третью партию, партию Политиков. При поддержке своего племянника, Тюренна, они собирают вокруг себя людей, недовольных «тем отвратительным и ужасным днем», а также протестантов, насильно обращенных в другую веру. Конде и король Наваррский примкнули к этому движению. Так образовалась группа политиков, чья программа веротерпимости и умиротворения отвечала интересам королевства. И хотя их руководители заботились об общественном благе не более, чем мэрия Лa-Рошели или Гизы, истинные эгоистические интересы прикрывались словами об умеренности, вполне способными убедить средний класс, уставший от двенадцати лет фанатизма. Новой партии требовалось знамя, и Монморанси сделали гениальный ход, остановив свой выбор на герцоге Алансонском.

Франсуа де Валуа был несчастным ребенком, смуглым, тщедушным, предрасположенным к туберкулезу. С самой колыбели он вызывал у своей матери резкую неприязнь, поскольку напоминал ей о корнях рода Медичи. Он вырос в Амбуазе, окруженный кормилицами и воспитателями, в одиночестве, вдали от семьи, от двора, от всего света. Однажды он случайно узнал, что за него сватали знаменитую Елизавету Английскую.

Когда ему исполнилось семнадцать лет, его пришлось привезти в Лувр. Франсуа являл собой жалкое зрелище, а своей матери он боялся до слез. На него никто не обращал внимания, о нем вспоминали, только чтобы написать эпиграмму. Обида делает его желчным, разлагает. Без любовницы, без друзей, без приближенных – он отыгрывается, ненавидя всех вокруг.

Особенно нетерпимым было его отношение к Генриху, к брату, столь щедро одаренному природой, счастливому и любимому матерью, обладавшему всеми благами, в которых было отказано ему.

Узнав о покушении Морвера, он воскликнул: «Какое предательство!» Эти слова, вырвавшиеся словно по неосторожности, обратили внимание протестантов на личность герцога Алансонского.

Когда к нему обратились с просьбой возглавить новую партию, душа этого вечно грустного подростка наконец ожила. Мысль о том, что он встанет во главе движения, направленного против Гиза, и особенно против монсеньора, наполняла его радостью.

С этого момента заговор обретает силу, ширится. Протестанты были счастливы видеть своим вождем сына короля Франции. Королевский лагерь превращается в муравейник заговорщиков, отряды следят друг за другом с большей подозрительностью, чем за врагом.

Обеспокоенный, герцог Анжуйский неожиданно решает снять осаду с Лa-Рошели. Для переговоров он посылает Лануе, которого все называли Железная рука, и Байара, в прошлом протестанта, которого страх перед гражданской войной превратил в верного слугу короля. Но мэр Ла-Рошели, Жак Анри, не хочет идти ни на какие уступки.