Филипп Эрланже - Генрих Третий. Последний из Валуа

Остров гермафродитов

(17 сентября 1577 – 23 января 1579)

После стольких волнений и перипетий Генрих позволяет себе некоторый отдых, который посвящает своим любимым занятиям – учению, религиозным службам, друзьям, празднествам и искусствам. Его здоровье, с каждым днем ухудшавшееся, не позволяет ему предаваться жестоким забавам своих предков: охоте и турнирам.

По возвращении из Пуатье король провел несколько недель в своем любимом Оленвиле, а затем перебрался в Лувр, который он задумал сделать наряднее.

Екатерина Медичи, которая снова стала, если так можно выразиться, действующим министром, больше не жила в Лувре. Руджери предсказал, что она умрет около Сен-Жермена, и она перебралась из своего дворца в Тюильри, расположенного в приходе церкви Сен-Жермен-де-л’Оксерруа, в новый роскошный дворец на улице Кокильер, где была устроена обсерватория, куда Екатерина поднималась каждую ночь, дабы испросить совета у звезд. Сына она навещала ежедневно.

Именно в этот момент между Сеной и Луарой рождается цивилизация, изысканнее и утонченнее которой не было никогда. Генрих персонифицирует тайну этой беспокойной эпохи, влюбленной в жизнь и оставившей бессмертные творения. Давайте посмотрим, как проходил самый обычный день. Его величество ложился поздно; ночь и безмолвие стерегли его покой. Около девяти часов утра принцы крови, знатные дворяне, люди из свиты короля собирались в соседней с королевской спальней комнате; сюда же приходили шуты и музыканты, а министры и придворные ждали в «государственной комнате». Офицеры, метрдотели, оруженосцы ждали у дверей королевской спальни.

Проснувшись, король хлопал в ладоши. Сначала входили люди из залы аудиенций, затем их сменяли ожидавшие в «государственной комнате»; за ними шествовал дворянин, который на золотой тарелке нес салфетку, первый метрдотель выступал во главе многочисленных слуг, у каждого из которых была закрытая тарелка. Эта процессия торжественно застывала, ожидая, пока камердинер короля раздвинет занавеси. В роскошные покои врывалось солнце, освещая стоявшую на возвышении кровать, пышное золоченое убранство которой напоминало алтарь.

Генрих возлежал среди моря подушек. Он величественно вытирал лицо и руки, затем выпивал чашку бульона. Один из грандов подносил королю рубашку – начиналась долгая и изысканная церемония туалета: брадобреи, парфюмеры, портные суетились около короля.

Во время этого ритуала король давал аудиенции, даровал милости или отказывал в них, выслушивал доклады, беседовал с послами. Он все схватывал с лёту и мгновенно выносил решение – одно вежливое слово, ничего более. Когда у него было настроение, он кокетничал, ошарашивая одного своей эрудицией, другого – обаянием. И при этом он ни на минуту не забывал о том, что он король. Он обладал достоинством Людовика XIV, но значительно превосходил его в уме и изысканности.

Наконец церемония туалета подходит к концу. Он надевает плотно облегающий камзол, обычно черный или коричневый. Из сундучка, который ему подносит один из приближенных, король достает массивную ручной работы цепь с медальоном, наполненным мускусом. Другой дворянин подает ему платок, затем мантию, шпагу и две пары перчаток – одни плотно облегающие руку, а другие свободные, завязывающиеся шелковыми шнурками.

И король отправляется на Государственный совет или на заседание малого совета. Роль министров была сведена к минимуму: они излагали суть дела и спорили между собой – король принимал решение. Было четыре государственных секретаря, но самым любимым советником Генриха, которого он ценил более других, считался его личный секретарь Вильеруа.

После того как совет заканчивался, а депеши были прочитаны, его величество отправлялся на мессу. Потом, если у него не было особо важных дел, Генрих призывал лучших портных и изучал модели одежды.

Приходит время обеда. Король ел в одиночестве, под музыку, отделенный от придворных перегородкой. Беседа за ужином могла идти только «о знаниях или достоинствах». В отличие от всех Капетингов, Генрих страдал отсутствием аппетита и в рот не брал спиртного. Он был изысканным сибаритом и отказался есть руками, введя в обиход хитроумное приспособление – вилку с двумя зубцами.

Отдохнув, он направлялся к королеве, а затем, часа в три, если его не задерживали срочные дела, выходил из дворца. Воскресенья и четверги бывали посвящены плаванью и игре в лапту, в другие же дни он посещал монастыри или кого-либо из друзей. С мая 1578 года он наблюдает за постройкой Нового моста, возведению которого мы целиком обязаны его инициативе.

Поскольку от езды верхом Генрих быстро утомлялся, он приказал построить для себя застекленную повозку, достаточно просторную, чтобы она вмещала пять-шесть его близких, шутов, собак и стол. Это огромное сооружение двигалось очень медленно, и король наслаждался дорожной скукой. Иногда на Генриха накатывают приступы мистицизма. Человек верующий до предрассудков, он страдает от того, что не живет как положено истинному христианину, и восстает против собственных слабостей. Его охватывает ностальгия по чистоте и стремление к самоуничижению.

Вернувшись после прогулки, король снова берется за работу: его ждет совет, затем он отдает распоряжения, подписывает бумаги, разговаривает с дипломатами. Он ужинает с королевой в покоях своей матери, а затем двери распахиваются, и начинаются увеселения.

Итальянская труппа «Желози», временно обосновавшаяся в Париже, показывала один акт комедии дель арте; Ронсар и Дора читали свои последние произведения, затем наступала очередь скрипок. Генрих шутит с придворными красавицами, хвалит какой-нибудь сонет, задает ученым мужам трудные вопросы. Порой, если приходит срочная депеша, он покидает залу и удаляется работать вместе с неутомимым Вильероем.

Далеко за полночь его величество в сопровождении только своих дворян возвращается в королевскую спальню. В течение всего дня в эту комнату мог зайти любой человек, но он обязан был сделать перед кроватью глубокий реверанс. Ловкий цирюльник покрывает королевское лицо кремом из лепестков розы и накладывает полотняную маску; холеные руки растирают миндальным желе, а потом одевают на них огромные непромокаемые перчатки. Первый камердинер направляется к двери, а Генрих III, растертый настоями из кориандра и корицы, меланхолично ожидает на своем ложе, пока к нему придет сон, мечтая о том времени, когда люди станут превозносить своих королей за их преклонение перед красотой. Иногда, перед тем как заснуть, он читает главу из «Государя» Макиавелли.

Презирая лицемерие, Генрих III не очень скрывал свои привязанности, которые ему ставили в вину. После смерти Дю Гаста его любимым фаворитом стал давний товарищ по польской эпопее, Келюс, самый красивый эфеб и самый отчаянный дуэлянт двора. За ним шли Можирон, Сен-Мегрен, Сен-Люк, Ливаро, Грамон – красивые, как на подбор, юноши, благосклонности которых, несмотря на их репутацию, добивались многие придворные дамы.