Константин Боголюбов - Атаман Золотой

Прежде всего Ефим Алексеевич поинтересовался, как обстоят дела с Демидовым. Софья Алексеевна надула розовые губки.

— Все одно я с ним жить не буду, хотя бы государыня силой вернула к нему. Столько наобещал, когда женился, а после свадьбы посадил на хлеб, на воду.

Она гневно потряхивала ножкой, обутой в изящную бальную туфельку.

«И когда только Софья успела заправской дворянкой стать», — думал Ефим Алексеевич, оглядывая нарядное убранство гостиной с коврами на полу и на стенах, с бронзовым амуром на столике из черного дерева, с расписным плафоном.

Вспомнил, как в Горохове та же Софья мыла полы в отцовском доме, а братья по очереди сидели в лавке, торговали мелочишкой. И вдруг, как в сказке, приехал волшебный царевич, взглянул на девку-чернавку и стала она женой на всю империю знаменитого богача, а братья Ширяевы — владельцами Шайтанки, рудника и окрестных деревень. Враз все стали богатыми людьми. Младший брат еще не хочет расстаться с торговлей, но часть прибыли от завода, которую он получает ежегодно, дала ему право стать гильдейским купцом.

— Когда же ты думаешь попроведать свою Амальхен? — спросила Софья Алексеевна, желая закончить неприятный разговор.

— Да хоть сейчас… Эй, Мишка! Ты еще не выпряг лошадей? Поедем на Береговую.

— Смотри, не загащивайся, — смеясь, говорила сестра. — Пасху будем встречать вместе.

— Что ты? До пасхи еще две недели.

— Все равно не отпущу. У меня будет много гостей.

Ефим Алексеевич с радостным трепетом ехал на Береговую улицу. Там в маленьком домике, окруженным садом, жила его возлюбленная.

Уже совсем стемнело, когда он подъехал к заветному крыльцу. В одном окне светился огонь. Ефим Алексеевич заглянул в окно. Амалия сидела за столом и что-то вязала. Он постучал, как у них давно было условлено, три раза. Дверь отворилась, мелькнуло розовое платье.

— Ефим! О, ти не забыль свою Амальхен?

Ефим Алексеевич протянул к ней обе руки. Он точно переселялся в другой мир, полный светлых видений. Шайтанка, с курными избами, с унылыми фигурами мастеровых, злобно поглядывавших на владельца, — все это стало бесконечно далеким. Ефим Алексеевич наслаждался любовью и покоем. Он был счастлив сознанием, что, несмотря на свои сорок восемь лет, еще нравится женщинам. Правда, Амальхен ему стоит очень дорого, но что делать, в таком возрасте нельзя не платить за любовь.

— Я слышал, ты собираешься замуж выскочить?

— О, найн, найн! Я люблю только тебя. Ти один хороший.

— Смотри у меня! А то, давай, я тебя увезу в Шайтанку?

— Там Катиш.

— Катерину отправлю обратно к ее мамаше.

Она отрицательно покачала головой.

— Не хочешь — силой увезу.

Амалия посмотрела на него с испугом.

— Не хочу, не хочу. Ти злой.

— Ну, ладно, ладно. Шуток не понимаешь, дура. Ставь-ка лучше на стол вино и закуски…

На другой день Ефим Алексеевич отправился в горную канцелярию. Здесь он познакомился с новым членом горной канцелярии коллежским асессором Башмаковым. Одетый в полувоенный мундир чиновник с холодным и властным лицом встретил его вопросов:

— Как у вас на заводе? Спокойно?

— Грех пожаловаться. Народ у меня не балованный, работают…

Губы Башмакова сложились в улыбку. Должно быть, он не поверил.

— Советую все же завести команду из верных людей.

Этот разговор очень неприятно подействовал на Ефима Алексеевича. Из кого он наберет верную команду? Несколько стражников — вот и вся команда. Все заводское население ненавидит его — что скрывать, — только из-под палки и работают. Ах, До чего ему сейчас не хотелось жить в Шайтанке! Но возвращаться туда придется, и уже от одной мысли о необходимости снова видеть вокруг себя хмурые и враждебные лица настроение Ефима Алексеевича окончательно испортилось. Он и в канцелярии не захотел оставаться, а велел Мишке снова ехать на Береговую, где ожидали его нежная забота и ласки Амальхен.

И снова был он счастлив в этом розовом раю, хотя нет-нет да и мелькала мысль: а как там, в Шайтанке? Остался там верный раб Алешка, но ведь и он только раб. Никому нельзя верить, в том числе самым близким слугам. Случись что — предадут и продадут.

Лежа на перине, полупьяный, он вдруг нащупал под подушкой листок бумаги. Поднялся с кровати, зажег свечу и прочитал начальные строки:

«Любезная моя сударушка! Сердечное мое сокровище! Ангел мой и купидон со стрелами! Жажду твоих поцелуев…»

Ефим Алексеевич побагровел от ярости, подошел к постели, где безмятежно спала Амальхен, и схватил ее за волосы.

— Кто писал? — прохрипел он, потрясая письмом.

Та спросонок ничего не могла понять.

— Молчишь, сука?

Он ударил ее по щеке.

— Не смеешь бить! — кричала Амальхен, — Ти не в Шайтанке. Вон отсюда!

Ефим Алексеевич посмотрел на нее с изумлением. «Вот как заговорила проклятая!»

Задыхаясь от злобы, он подошел к стеклянной горке, где стоял дорогой сервиз саксонского фарфора, купленный для нее прошлым летом, и чашку за чашкой начал бросать на пол. С легким звоном разбивались они и вместе с ними искусно намалеванные на них пастушки, так похожие на розовую Амальхен.

— Мишка! Запрягай лошадей! Поехали в Разгуляй.

С того дня началась какая-то сумасшедшая карусель. Пасхальную неделю Ефим Алексеевич провел у сестры. Каждый день кончался пирушкой. Даже Софья Алексеевна начала беспокоиться за брата.

— Смотри, братец, как бы тебе без денег не остаться. Город у нас веселый.

— Не бойся, сестра. Нет денег — будут. Работные люди в Шайтанке день и ночь мне богатство куют.

Он пил без просыпу, стараясь заглушить тоску, пил со злости на Амальхен, которая так подло его обманула, пил потому, что не хотелось ехать в Шайтанку.

Дни бежали незаметно среди гульбы и утех. Последний день Ефим Алексеевич вспоминал как тяжелый кошмар. Очнувшись в гостиной на диване, он увидел распластанный ножом ковер на стене, пустые бутылки под ногами и сброшенную с пьедестала статую Амура.

Потирая седеющие виски, Ефим Алексеевич пытался восстановить минувшую ночь.

Да, много было шума. Софья пригласила горных инженеров с женами. Лучше бы пригласила веселых женок с Разгуляя, тогда не случилось бы такого скандала… Тьфу, мерзость! Кто-то дал ему пощечину… Говорят, дворянин… За что? Ведь он обещал его жене серьги с изумрудами… Нет, он больше ни часу не останется в этом доме.

— Мишка! Запрягай лошадей! Едем в Шайтанку.

Молчание. Пришлось встать. Мишка валялся в передней с лицом, опухшим от пьянства. Только полновесный удар ямщичьим кнутом вернул ему сознание.

Когда Андрей получил отказ принять его на сплав, он стал советоваться с друзьями, как быть, что делать дальше.

— Свет не клином сошелся: рядом Билимбай, Ревда. Ревдинские караваны изо всех набольшие, — говорил Кочнев.