Дороти Даннет - Весна Византии

― Ну что ж, ― заявил Саймон с улыбкой, пальцем коснулся влажного дублета своего пленника, а затем опять отошел к окну. ― Ты разве не хочешь пойти домой и переодеться? У меня тут есть кое-какие бумаги. Подпиши их ― и ты свободен.

― Со связанными руками? ― осведомился Николас.

Саймон покосился на дверь.

― Можешь позвать еще четырех человек.

Шотландец поджал губы.

― Сперва прочитай.

Фламандец неплохо представлял себе, что должно сейчас произойти, ― и потому особенно жалел, что руки ему так и не развязали.

― Милорд Саймон, ― церемонно начал он. ― Очень мало кто знает обо всем этом. Давайте забудем. Вам это никак не повредит, и справедливости ради, это компании Шаретти полагается компенсация за все, что натворили вы и ваш наймит. Я готов пойти с этим к законникам и уверяю: вам не поздоровится. Подумайте хотя бы о Катерине. Разве она недостаточно страдала? Развяжите мне руки, откройте дверь и отпустите нас обоих.

― Попробуй еще раз, ― велел Саймон.

― Ладно, ― согласился Николас. ― Все корабли в трапезундской гавани попали в руки врагов, включая парусник. Дориа потерял его задолго до своей гибели. Я нарядил команду в турецкие одежды и сумел вывести его в море… Кстати сказать, мы вывезли на нем женщин и детей. Так что по морскому праву корабль теперь принадлежит мне.

― Ты убил Дориа и похитил мое судно.

Николас покачал головой, краем глаза наблюдая за людьми у двери; шотландец не обратил на это внимания.

― Корабль принадлежит мне, и квасцы ― тоже. Корабль был украден, а потому вместе со всем грузом подлежит возвращению владельцу. Кроме того, ты обязан расплатиться со мной за украденные доспехи и оружие.

― Сперва расплатись ты, ― велел ему Николас. ― Ведь ты украл и корабль, и груз у собственного отца.

― Нет! ― воскликнула Катерина.

Николас повернулся к ней.

― Можешь узнать в Антверпене. Парусник прежде назывался «Рибейрак», а лишь затем получил имя «Дориа». Оружие было куплено у Луи де Грутхусе. Наверняка тот был очень рад, когда этот груз отправился на восток, а не в Англию и не в Геную. Но Пагано этого не знал.

― Так ты называешь меня вором? ― медленно осведомился Саймон.

― Я лишь предлагаю, чтобы мы прекратили этот спор. В нем нет никакого смысла. Пусть твои люди дадут нам дорогу. Не твоя вина, что тебя обманули те, кого ты расспрашивал прежде. Твоя вина в другом, но сейчас я не хочу говорить об этом.

― Кажется, ты назвал меня вором, ― повторил Саймон.

― Неправда, ― ответила Катерина. ― Мы пришлем Юлиуса. Он посмотрит все бумаги. А теперь я хочу уйти.

Пока все еще было возможно. Николас даже выдавил на губах улыбку.

― Кажется, мы с ней заодно. Довольно, все кончено. Мы в расчете.

Но не успел он договорить, как Саймон выхватил меч.

Это уже невозможно было стерпеть! Николас, вскинув связанные руки, с грохотом ударил по столу.

― Чего ты хочешь?! Побеждать в каждом споре? Или чтобы тебя всякий раз убеждали, что белое ― это черное? Спровоцировать меня? Заглушить голос совести? Доказать, что я никогда не стану таким, как ты?

Он помолчал, чтобы отдышаться.

― Если хочешь убить меня своим мечом, тогда сделай это. Если нет, развяжи мне руки и выгони своих людей. Вас будет трое на одного, если ты меня убьешь. Они проболтаются.

Должно быть, эти слова произвели какое-то впечатление. Саймон обернулся к своим людям и кивнул. Чуть поколебавшись, оба с поклоном удалились и закрыли за собой дверь.

― Катерина тоже, ― потребовал Николас. ― Отпусти ее.

― Почему? ― спросила та, переводя взгляд с лица Саймона на его сверкающий клинок.

― Развяжи ему руки, ― велел шотландец.

Волосы девочки рассыпались по плечам и падали на лицо, а пальцы дрожали. Она взглянула Николасу в лицо в поисках утешения, и он постарался улыбнуться ей, ― как вдруг почувствовал, что она достает кинжал у него из-под куртки. Николас попытался остановить Катерину, но так, чтобы их противник ничего не заметил. Однако даже этого движения оказалось достаточно: Саймон тут же подскочил, с мечом наизготовку. Катерина попятилась к стене.

― Можно, я тоже возьму оружие? ― осведомился фламандец. ― Или лучше лягу на пол, и тогда мы могли бы опять поговорить спокойно?

― О чем тут говорить? ― спросил Саймон. ― Закон на моей стороне. Если не расплатишься с долгами, то пострадаешь.

― Верно. Но сперва закон должен доказать, что я перед тобой в долгу. Так давай обратимся к судьям. Катерина.

Саймон подскочил к двери. Девочка, осторожно кравшаяся к выходу, застыла на месте.

― Прошу тебя, ― взмолился Николас. ― Мы же не говорим сейчас о кораблях и о Дориа. О чем речь на самом деле? Обо мне? О моей матери? Или просто о том, что самим существованием я напоминаю тебе о ней? Если бы я знал, то бы смог что-нибудь придумать…

Саймон побледнел, но Николасу было наплевать. Тот сам виноват, что позволил Катерине присутствовать при разговоре.

― Дело именно в этом, ― заявил Саймон. ― Ты слишком много болтаешь.

― А ты хочешь меня остановить, ― ровным голосом продолжил фламандец.

― Сними плащ, ― велел ему шотландец, и едва лишь Николас стащил с себя мокрую ткань, как Саймон подскочил к нему с мечом.

Своим собственным клинком Николас не пользовался ни разу с того момента, как получил его. Кроме того, он никогда не сражался с Саймоном на равных, если не считать поединка на баграх, который его чуть не прикончил, и безумной гонки по городу, когда шотландец чуть не затравил его собаками. Теперь бывший подмастерье превосходно обучился владеть шестом, а также плавать. Обнажая сверкающее лезвие, он подумал невольно: какие еще навыки заставит освоить его шотландец? Возможно, воскресать из мертвых… Клинок в руке дернулся, когда Саймон ударил, проверяя хватку и быстроту реакции противника; затем он атаковал с другой стороны. Разумеется, Николаса обучал Асторре. Также он брал уроки у герцогского оружейника в Милане, поскольку невозможно управлять наемниками или отправляться в опасные путешествия, если не обладаешь всеми необходимыми умениями. В Трапезунде… В Трапезунде они устраивали поединки, чтобы потренироваться, а также занимались вместе с гвардейцами. Еще Николас много охотился, занимался стрельбой из лука и играл в мяч. Ему вспомнились великолепные лошади, доставленные на корабле, и он слегка загрустил. А потом подумал, что теряет время вместо того, чтобы поскорее встретиться с Марианой, ― и тут уж рассердился всерьез.

Это оказалось очень скверно, поскольку ничего подобного фламандец прежде не чувствовал, и не умел справляться с такими эмоциями. Саймон двигался легко, как и подобает отменному фехтовальщику, атаковал и отступал, менял направление ударов, отбивал меч противника и пытался пронзить его оборону. Выглядел он весьма довольным собой, лишь слегка досадовал, что результаты поединка пока еще не так очевидны. Он начал форсировать темп схватки, и тут Николас парировал клинком удар с такой силой, что в воздух посыпались синие искры. Саймон отступил, широко раскрыв глаза, и внезапно метнулся вбок, чтобы ускользнуть от острия, целящего ему прямо в плечо. Он успел лишь выдохнуть: