Явдат Ильясов - Тропа гнева

Из стойбища в стойбище переходил Ширак за Сохрабом. Отец молча показывал сыну трупы, валяющиеся у реки: отступая, роды бросали скот, в лагере свирепствовал голод, слабых косили болезни.

— Они бежали от персов, — сказал Сохраб мрачно. — Пока ты пил вино и плакал, сын Гистаспа разгромил еще несколько родов. Эти люди счастливы: они все-таки ушли, они — среди своих. А те, кого захватили персы?..

Возле одной из повозок собралась толпа мужчин и женщин. Они смотрели вниз, в середину круга. Слышался хриплый голос. Сохраб протиснулся в толпу, таща за собой Ширака. Пастух увидел седого массагета, сидящего на корточках. Старик держал руки на коленях и говорил, прерывая слова мучительным стоном.

Руки!.. На лбу Ширака вызрели капли холодного пота. Кисти рук массагета были отсечены, с багрового мяса сочилась кровь. Как во сне слышал Ширак горькие слова калеки:

— Этот начальник, Датис его имя, спрашивает меня: «Ты апасак?» «Да». «Ты оборонял городище Кунхаза?» «Оборонял». «Убил хотя бы одного перса?» «Не одного — два десятка убил, — сказал я. — И еще столько убью, если на то будет воля богов!» Тогда начальник взревел, словно сел на колючку, и ударил меня кулаком по голове. «Мы сделаем так, чтобы ты даже курицы не убил, сизая собака!» Ну… отрезали мне руки… вот…

Калека протянул вперед обрубленные предплечья и зарыдал:

— Чистое лицо мое изгрязнили, посрамили доброе имя! Кому нужен человек без рук? Зарезал бы себя — и того не могу! Отомстите за меня, дети!

Сохраб схватил Ширака за полу хитона и вытащил сына из толпы.

— Смотри, если ты не ослеп, Ширак! Нюхай зловоние, исходящее от мертвых! Слушай крики ребятишек, плач старых женщин, стоны воинов! Ты думал, только у тебя одного великое горе? Но у них тоже были свои Фароат! — Он повел рукой вокруг. — Одни потеряли жен, другие — братьев, третьи — отцов. У всех вместо сердца кусок раскаленной меди, всем больно! Смотри, слушай, чувствуй, Ширак! — Сохраб яростно стиснул плечо сына и снова махнул рукой на жалкие шалаши. — И если это не тронет твоего сердца — лучше умри!..

Сохраб круто повернулся и ушел.

Ширак брел к повозке, как в тумане. Гневные выкрики Сохраба оглушили пастуха. Ширак почувствовал в себе перерождение — оно пришло разом, словно буря среди ясного дня. Еще утром он лежал у подножия горы и видел одну тесную долину. А сейчас вскинуло его на вершину могучим вихрем и увидел он простор, в котором были тысячи долин и тысячи вершин. «У них тоже были свои Фароат», — вспомнил Ширак. Чем глубже он вдумывался в слова отца, тем яснее становился для него их смысл.

Он влез в повозку, лег ничком, оперся лбом о кулак и закрыл глаза.

«Что я знал? Только свои горести. Мое сердце не слышало боли в других сердцах. А ведь каждого мучает то, что мучает меня. В тысячах сердец — одно страдание! — Ширак поднялся, сел и обхватил голову руками. — Это же… страшное горе! Оно так велико, что перед ним бледнеют горести одного сердца. Что значат страдания Ширака, когда страдают все?»

В повозке было душно. Шираку не хватало воздуха. Он откинул полог и уставился на шатры невидящими глазами. Мозг его напрягался, как тетива лука, одна мысль рождала другую.

«Все это — семейство, род, племя, союз массагетов— это… народ».

Ширак застонал, его вдруг охватила неутолимая жажда. Он схватил кувшин с водой и осушил его до дна. Пастуха даже испугало то великое слово, которое он нечаянно произнес в душе. Ширак отбросил кувшин в сторону и оцепенел. Человек казался спящим, но мозг его работал, как никогда в жизни. И постепенно образ Фароат поблек в сознании пастуха, растворился в глубоком, полном образе народа.

И еще тяжелее стало на сердце Ширака, ибо в него, поглотив одно малое страдание, вошло великое страдание десятков тысяч других сердец.

«Ты справедлив, отец, — сказал Ширак мысленно. — Да, мое место там, где все. Что будет, если каждый, кто потерял свою Фароат, отвратит лицо от белого света? Придет конец всем, придет конец народу. Значит, надо, чтобы все были вместе. И вместе отомстили врагам. За тысячи Фароат, за тысячи Кунхазов».

Перед глазами Ширака встали стены крепости… свирепые лица персов, угасающие глаза Фароат. Зрелище это росло перед взором пастуха все шире и шире, заполнило все великое пространство между Аранхой и Яксартом и как бы стало символом земли, растоптанной ногами чужеземцев.

Ширак почувствовал, как в груди его нарастает волна злобы. Это чувство радовало пастуха, и он ярился с каждым мгновением. Щенок! Как он смел валяться на ковре, когда убийцы тысяч Фароат ходят по земле! Как он смел осквернять свои губы вином, когда надобно пить кровь заклятых врагов?!

Ширак разом поднялся на ноги, схватил доспехи, выскочил из повозки и подбежал к коновязи. Он подпрыгнул и статно опустился на седло, как хищная птица на обломок утеса. Через мгновение пастух уже скакал между шатрами, сжимая в руке лук из рогов козла.

Ширак нашел Сохраба у Холма Советов, в гуще толпы, и остановился перед ним, не опуская глаз. Отец и сын не сказали друг другу ни слова, но Сохраб все понял.

«Ушла от меня тоска, покинули меня слабые чувства. Злоба пришла ко мне, пришла жажда мести! Ранили барса звероловы, едва ушел от гибели хозяин тростников. Кровоточила его рана, скулил он в зарослях от страха и печали. Но увидел барс — логово разорили охотники, подругу убили, детенышей унесли. Окрепло его сердце, глаза свирепо засверкали. Молча стоит барс на краю зарослей, грозно глядит в просторы. И не будет ему радости на земле, пока не отомстит он врагам».

Вот что прочитал Сохраб в глазах сына. Он печально улыбнулся. По корявой щеке старика медленно потекла одинокая слеза.

Массагеты, по своему обычаю, не слезая с коней, образовали круг, в середине которого, на холме, восседали на шкурах быков знатные старейшины. Тут были представители разных племен, поэтому их одежда отличалась разнообразием. Одни надели короткие куртки, другие — длинные хитоны или просторные халаты. Многие обнажили себя до пояса. На лбу иных кочевников виднелись нанесенные черной краской знаки родов, из которых они происходили, а плечи, груди и спины украшали изображения тигров, орлов, драконов и других фантастических животных. Никто, кроме вождей, не мог похвастаться богатым вооружением. Оно состояло из луков и стрел. Не все имели даже мечи. А медными панцирями владели единицы: металл стоил баснословно дорого.

— Братья! — сказал негромко Нури, старейшина тохаров. Коренаст, сутуловат, он стоял на холме, на плоском Камне Разговоров. Светлые глаза вождя устало глядели из-под ровных густых бровей. — Братья! Копья персов опрокинули чашу мира. Над нами — секира войны. Персы идут. Их много. Они уничтожили род Кунхаза. Они убили других. Вот мы собрались, по старому обычаю, чтобы вместе решить нашу судьбу. Сегодня каждый скажет, как спасти наши племена от персидского меча. Кто даст мудрый совет, тот возглавит войско. И мы поступим так, как он повелит. Говорите!