Явдат Ильясов - Тропа гнева

Старик замолчал. По его лицу, шершавому от ветра и солнца, сбегали струйки пота. Запустив толстые пальцы в рыжеватую бороду, он ждал, когда заговорят массагеты.

— Я скажу!

На плиту Камня Разговоров поднялся хорезмиец, толстяк в красном хитоне. Всех поразило сходство этого человека с предателем Бахрамом. То был Сабри, старейшина рода Сокола. Он сидел в шатре Бахрама, когда Гани собирался в набег на род Сохраба. В первые дни персидского нашествия род Сокола оставался на месте своего старого обитания. Бахрам стал другом персов, и Сабри надеялся через его посредство приобрести расположение Дария. Но когда в битве у болот Кунхаз убил Бахрама, Сабри испугался. «В это тревожное время, — сказал себе старейшина «соколов», — лучше бежать подальше от опасных мест и найти хорошее убежище». Это решение и пригнало Сабри в страну тохаров.

— Я скажу, массагеты, — повторил Сабри, с трудом вдыхая влажный воздух болот. В жирной груди его посвистывало и хрипело. — Мой совет: уйти надо, пока не поздно. Как поступают олени, когда нападают волки? Бегут. Уйдем, братья! К Черному морю, где скифы. Они одного языка, одного происхождения с нами. Скифы примут нас. На новых местах мы заживем спокойно. Скот размножится. Дети будут мирно спать в колыбелях. Что нам тут? Мир широк. Уйдем, братья! Пословица говорит: «Не там хорошо, где родился, а там, где кормился».

Узкие, заплывшие глаза Сабри умоляюще взирали на встревоженные лица массагетов. Толстяк был смешон и жалок. Но речь его не осталась без отклика. Некоторые видные вожди авгалов, и яксартов, напуганные рассказами о жестокости персов, пришли в движение. Да, почему не уйти туда, в степи запада, куда три века назад ушли с Аранхи кочевые скифы? Много травы там. Богаты греческие города Боспора, и скифы, торгуя с ними, наживают мешки золота. Вожди повеселели. Казалось, в ноздри им уже ударил ветер незнакомых просторов.

— Сабри сказал мудро! — зычно крикнул один из правобережных хорезмийцев.

— Уйдем к скифам! На запад! К Черному морю! — подхватили богатые авгалы и саки-тиграхауда.

Но апасаки и тохары молчали. Выступление Сабри не пришлось им по душе. На холм взобрался Рустам, апасак, старейшина рода Чайки. Это он когда-то не хотел, чтобы Кунхаз принял Сохраба в племя.

— Ты говорил плохо, Сабри! — воскликнул Рустам. — Вы, кочевые хорезмийцы, и вы, яксарты и авгалы, живете в повозках, пасете стада и идете туда, куда хотите. У нас, апасаков и тохаров, скота мало. Мы живем в городищах у воды, возделываем рис, ловим рыбу и охотимся. Что нам в пустыне?

Рустам взволнованно пригладил серебристую бороду.

— Мой совет разумнее твоего! Слушайте меня, массагеты. Внимательно слушайте. Как поступает караван, когда поднимается песчаная буря? Верблюды опускаются на колени и терпеливо ждут, когда стихнет ветер. Если караван пойдет против бури, он погибнет. Не так ли с нами? Окажем сопротивление — персы уничтожат нас, как уничтожили род Кунхаза. Наберемся терпения, как верблюды! Персы тоже братья нам по языку и происхождению. Сын Гистаспа жесток с теми, кто строптив. Он снисходителен к тем, кто покорен. Шах-Сафар, правитель Хорезма, по доброй воле признал владычество персов и сохранил голову. Персы потребуют выкуп и уйдут в свою страну. Зачем Дарию наши болота, наши пески? Ураган пройдет, мы снова обретем свободу!

Слова Рустама взволновали родовитых апасаков и тохаров.

— Светлая голова! — восклицали вожди. — Рустам рассудил мудро!

Разговор перекидывался по первым рядам круга, многие одобряюще зашумели. Знатные вожди понимали: в случае персидского завоевания они пострадают меньше, чем простые общинники. Дарий благоволит к богатым независимо от языка, на котором они говорят. Конечно, если они не так упрямы, как апасак Кунхаз.

— Ты хорошо говорил, Рустам! — воскликнул Сабри. Старейшина сообразил: Рустам хитер, постепенно он станет приближенным Дария, его наместником в стране массагетов. Дружба с таким человеком таит выгоду. И Сабри прокричал басовито:

— Я одобряю твои слова, Рустам!

Но задние ряды хранили молчание. Лица рядовых воинов были суровы и неподвижны, словно высеченные из камня, и голос вождя «соколов» потерялся в толпе, как крик путника, заблудившегося в горах. Только несколько родовых старейшин подхватили, как эхо:

— Рустам!..

— Слышите, о чем они говорят? — Сохраб встревоженно посмотрел на своих воинов. — Они замышляют измену!

Старик злобно сплюнул и, вопреки всем обычаям, взлетел на бугор верхом на коне.

— Рустам! Рустам! — надрывали глотки «богатые стадами».

— Тихо, дети праха! — заорал Сохраб, потрясая дротиком. Голос его, сильный, как рев буйвола весной, перекрыл все выкрики. — Вы бараны или массагеты? Зачем вы слушаете этих лисиц?

Сказано было смело, и по кругу прошел гул одобрения.

— Сабри зовет: «уйдем», — продолжал Сохраб, сдерживая буйного коня. — Кто сказал тебе, Сабри, что олени бегут, когда нападают волки? Олени топчут врага копытами, убивают его ударами рогов, защищая своих оленят! Уйти отсюда? Но как мы бросим землю, на которой издревле живем? Хорошая она или плохая — она родная земля! Пословицу, о которой говорил Сабри, придумали безродные бродяги и предатели. Лучше голод на своей земле, чем богатства, которые сулит нам чужая страна! Боги отвернутся от нас, если мы изменим земле, которая нас взрастила!

Люди замерли, предостережение пастуха всех устрашило.

— Рустам предлагает: «покоримся», — снова заговорил старик. — Ты мудр, старейшина рода Чайки, однако от слов твоих несет смрадом, как от дохлого сома. Ураган, караван… все это лживые слова! Я вижу: когда вы тут болтали, Сабри и Рустам, и когда вы, старейшины, ободряли их криками, вы думали больше о своих шкурах, чем о свободе массагетов!.. Вы говорите: «сын Гистаспа возьмет выкуп и уйдет в свою страну»? Но так бывает, чтобы тигр откусил кабану только хвост и отпустил его? Не бывает! Сын Гистаспа посадит на наши плечи своих сатрапов и оберет нас до нитки, до последнего зерна! Персы и массагеты — одного языка и происхождения? Ах вы, шелудивые ослы! Волк и собака также одного языка и происхождения, но они — заклятые враги! Вон Хорезм добровольно подчинился персам. Что хорошего? С левобережных хорезмийцев дерут налоги. Их царь Шах-Сафар собственную жену не обнимает без того, чтобы об этом не донесли Дарию. Позор, унижение!

Снова по кругу массагетов прокатился гул одобрения. Начинался настоящий разговор.

— Слушайте меня, люди! Рустам и Сабри тут кричали: «Персы — могучи, мы — слабосильны». И вы терпите, массагеты! Кто слабосилен? Откуда вы это взяли? Какой дух вам это нашептал? Что я слышу, разрази меня Митра? Давно ли мы в союзе с дербиками разгромили царя персов Кира? Помните, какое это было прекрасное зрелище: Томирис погрузила глупую голову персидского царя в бурдюк с кровью и сказала: «Ты жаждал крови — пей». Вот какие бывали дела! Никто никогда не победит нас, дети мои. Если сын Гистаспа тоже захотел крови, он, видят боги, напьется ее, как напился Кир!.. Дети мои, старик Сохраб не умеет говорить мягко и гладко, как хвост и грива лошади. Сохраб не просит у вас: «Изберите меня вождем, я спасу племена массагетов». Начальник я или нет, мне все равно. Я — массагет, и Дарию не будет от меня пощады. Врагам нельзя покоряться. Позорно бежать от них. Их уничтожать надо. Бейте Дария, дети мои! Вот слово простого человека.