Владимир Понизовский - Заговор генералов

Через день в редакции газет «Новая жизнь» и «Пролетарское дело» были переданы письма Ленина, в которых Владимир Ильич объяснял мотивы, по которым решил не отдавать себя в руки милюковых и алексинских, в руки разъяренных контрреволюционеров.

Спустя несколько дней Яков Михайлович Свердлов передал Серго задание ЦК:

— Будете поддерживать связь Центрального Комитета с Ильичем. Доставите наши последние документы, расскажете подробно о нынешнем положении и получите у Ильича инструкции для нас и его статьи.

И рассказал о маршруте, назвал пароль. Первым пунктом на пути к конспиративной квартире Владимира Ильича был дом рабочего-большевика Николая Александровича Емельянова на станции Разлив в двух остановках от Сестрорецка. Серго выехал вечерним поездом, чтобы добраться до Разлива ночью — так было безопасней. Пакеты с документами ЦК спрятал на груди, под рубахой.

В дороге, под ритмичные перестуки колес, снова вспомнилось, как добирались они из Якутска до Питера. С каким настроением ехали! Казалось, уже все, полная победа!.. Такая же легкая, как там, в бывшем краю ссылки.

Тогда, в начале марта, примчавшись на своих сивых-буланых с бубенцами из Покровского в Якутск, он сразу же окунулся в круговорот, вместе с Емельяном Ярославским, Клашей и Григорием Ивановичем Петровским начал наводить революционные порядки. Тотчас объявили о свержении власти губернатора. Барон фон Тизенгаузен попытался затребовать из Иркутска военные подкрепления. Через товарища-большевика, служившего на почте, телеграммы губернатора сразу стали известны. Большевики заявили, что самоуправства свергнутых чиновников рухнувшего режима они не потерпят. Собрали в клубе приказчиков митинг. Пришли, приехали ссыльнопоселенцы со всей округи, рабочие, жители Якутска — еле-еле вместил клуб. Заявились при полном параде, орденах и оружии губернатор и полицмейстер. Торжественно заявили, что они тоже приветствуют революцию и свержение самодержавия «и в знак этого добровольно сдают власть и оружие». Серго принял от барона шпагу, а от жандарма-полицмейстера — шашку. Грянули аплодисменты. Их сменила «Марсельеза».

Двадцать третьего мая вместе со всеми своими товарищами Серго первым пароходом выехал из Якутска. Перед отъездом написал в альбоме, неизвестно кем задуманном, названном «Память о Якутской политической ссылке»: «Прощай, страна изгнания, страна-родина. Да здравствует Великая Российская Революция! Да здравствует Всемирная Революция! Да здравствует Социальная Революция!»

Пароход сделал остановку в Покровском. Серго вместе с Емельяном, Клашей и Григорием Ивановичем зашел за Зиной в школу, прямо посреди урока: «Собирайся, женушка! У нас час времени!» Прибежали в их дом. Мать заплакала: «Дочь уезжает — камень в воду падает…» — «Не надо, мама, скоро приедете к нам в Питер!..»

Пароход тащился по Лене две недели. Ярославские ждали прибавления семейства — Клаша была на последнем месяце беременности. «Не бойся, если случится в пути — я приму!» — шутил Серго. Высадились, не доезжая Иркутска, на пристани Качуги и оттуда — подводами, целым караваном, по душистой, в разноцветье степи. Ночевки у полыхающих костров, песни. Счастливейшие, беспечнейшие дни его жизни… Только в конце июня добрались они до Петрограда.

С вокзала Петровский повез Серго и Зину к себе домой: у него они пока и будут жить. Познакомил со своей женой Домной Федотовной. Как она их обласкала!.. В тот же вечер Григорий Иванович и Серго отправились на Широкую, на квартиру к Елизаровым — к Ленину.

Больше пяти лет не видел он Владимира Ильича. С Пражской конференции…

И закружилось, завертелось: что ни день и час — встречи с давними товарищами, заводы, казармы, митинги, заседания, совещания… Да, на поверку оказалось все в тысячу раз сложней, чем представлялось в Якутске и в сверкающей разнотравьем иркутской степи…

Дачный поезд прибыл в Разлив за полночь. Серго нашел дом Емельянова. Но самого хозяина не было, открыла его жена. Серго назвал пароль. Она лишь недоуменно пожала плечами. Тогда он прямо сказал: «Мне нужно увидеть вашего гостя». Женщина замялась: «Не знаю… Никого у нас нет», — «Есть, есть!» «Нет, никто не гостюет». Что же делать? У него срочное задание ЦК. «А где сам хозяин, Николай Александрович?» — «Не знаю». Этак и несколько суток прождешь… Женщина уступила. Ушла в дальнюю комнату, вернулась с заспанным мальчуганом лет десяти: «Сынок проводит вас к отцу».

Мальчуган росной высокой травой повел его из поселка через поле к озеру. Показал на лодку, укрытую в осоке. Сел за весла. Они переправились на другой берег. Серго решил, что Владимир Ильич живет на какой-нибудь даче. Мальчуган бодро вышагивал по едва приметной тропинке. Наконец остановился около скирды сена. Окликнул: «Папань!» Вышел неизвестно откуда рослый мужчина. Серго назвал пароль. Услышал отзыв. После этого объяснил: срочно нужно к Ленину. В этот момент опять же неизвестно откуда, словно из-под земли, появился еще один человек. Подошел. Поздоровался. Серго мельком взглянул на безбородое, безусое его лицо, подумал: «Еще проводник». Тогда незнакомец хлопнул его по плечу: «Что, товарищ Серго, не узнаете?» и весело рассмеялся. Так — от души, весело, заразительно — умел смеяться один Ильич…

Потом Серго не раз добирался сюда, за озеро, в шалаш, оборудованный под скирдой сена на площадке, расчищенной от кустов, — в «зеленый кабинет», как назвал свое обиталище сам Ленин. В этом «кабинете» мебелью служили ему два чурбана. Один чурбан — это стол, другой — стул. Еду Владимир Ильич готовил тут же, на костре. Потчевал и связного. Каша попахивала дымком. И снова вспоминались Серго ночные костры в иркутской степи. И так же было хорошо на душе. Если шел дождь, они забирались в шалаш, где шуршали полевки.

Серго, как и другие связные, привозил Владимиру Ильичу все питерские газеты, даже самые «черные». Ленин обсуждал последние новости, передавал поручения в ЦК и ПК, письма, статьи. В этих статьях он определял будущую судьбу революции и судьбу России. Он спокойно и обстоятельно исследовал историческую взаимосвязь событий и политическое значение каждого из них в ходе революционного процесса. И в беседах с Серго доказывал: нелепо полагать, что массовые, периодически возникающие революционные кризисы может вызвать искусственно какая-либо партия или организация; эти кризисы совокупность целого ряда экономических и политических факторов. Точно так же и контрреволюционные выступления, движения справа не были, в конечном счете, и не могут быть вызваны искусственно кадетами или монархистами. И пусть не покажется парадоксальным, но от событий третьего-четвертого июля партия большевиков гигантски выиграла, потому что в эти дни массы поняли и увидели ее преданность и увидели измену эсеров и меньшевиков. Да, да! Переусердствовав в клевете на партию пролетариата, надругавшись над большевиками, «пересолив», кадеты и Керенский невольно помогли втянуть массы в оценку большевизма. И пусть себе подленькая милюковская «Речь» торжествующе возглашает, что «большевизм умер». Он жив! Не только жив, но и набирает силы! Объективный показатель этого — и прилив в партию рабочих; и то, что выборжцы бесстрашно укрыли у себя Центральный и городской комитеты; и солидарный отклик во множестве городов и рабочих поселков по всей стране — митинги протеста, демонстрации, забастовки; и подъем крестьянского движения; и отклик в армии — отнюдь не такой, на какой рассчитывали кадеты, меньшевики и эсеры. И наконец, не прерванная июльскими днями успешная подготовка к очередному съезду партии.