Владимир Понизовский - Заговор генералов

Он поймал испытующий взгляд Антона и добродушно улыбнулся.

У Керенского гудела голова. Скорей всего, от резкого падения стрелки барометра. Позавчера еще было солнце, а потом вдруг нагнало от залива тучи, обложило; вчера, ночью, когда возвращался из тюрьмы, забарабанило — и вот уже льет второй день. А может, недоспал?.. Нет, он привык спать мало. Уже не те полуобмороки, как в первые дни, однако ж пяти-шести часов вполне доставало. Жена нервничала: «Шура, ты растрачиваешь себя!» — «Ты же должна понимать, Люлю, я как атлант, который держит весь небосвод!» — «Атлант!..» — в голосе Ольги Львовны ему угадывалась и язвительность. Можно понять: для жены у него не остается ни времени, ни сил, ни желания — все мысли и чувства отданы единственной его любовнице — Политике. Когда-нибудь он устроит Люлю райскую жизнь: Лазурный берег, Азорские острова, белую яхту, виллу на взморье. Когда все потечет по проложенному им руслу. Пока же пусть терпит…

Но нет, непрерывный гул в голове — от впечатлений прошлой ночи, когда он в сопровождении помощника главнокомандующего Петроградским округом Козьмина и своих адъютантов приехал в «Кресты». Прежде чем направиться в камеры к большевикам, объявившим голодовку, министр-председатель проверил караулы и заглянул в крыло, где содержались бывшие царские сановники, коим не достало помещений в Петропавловке. «Какие жалобы? Просьбы?» Им грех было сетовать: Керенский разрешил, чтобы домочадцы передали заключенным постельное белье и личные вещи, доставляли обеды хоть из ресторана, только без вина и водок. Некоторые камеры устланы персидскими коврами. Кабинет министров принял временный закон о внесудебных арестах. Поэтому премьер мог своей властью и заключать в тюрьму, и освобождать из оной. Той ночью он распорядился освободить бывшего товарища министра внутренних дел и командира отдельного корпуса жандармов Курлова — «серьезно болен», — а также бывшего начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице, иными словами, питерской охранки генерала Горбачева. На того и другого Керенский имел свои виды. Еще двое сановников были освобождены под крупный залог. Один из них — бывший директор департамента полиции сенатор Трусевич.

Затем министр-председатель по внутренним коридорам и железным лестницам перешел в крыло, где содержались участники июльских событий и большевики, арестованные в последние дни. Начальник «Крестов» доложил, что арестантка Александра Коллонтай находится в тяжелом состоянии — сердечный приступ. Керенский разрешил допустить к ней врача. Поинтересовался, сколько человек объявили голодовку. «Все большевики, а также матросы из Кронштадта». — «Мотивировка?» — «Непредъявление конкретных обвинений». «Пусть успокоятся — в ближайшие дни предъявим. Хотят похудеть? Не препятствуйте. Ограничьте и выдачу воды». Подумал: Николай был чересчур либерален. Всех этих большевиков департамент полиции знал наперечет, многих арестовывал дважды и трижды, а результат? Гласный надзор полиции, высылка по месту жительства, на поселение, лишь в крайних случаях — крепость или каторжные работы. Прав Савинков: «Только мертвые не…»

Он шел по коридорам, останавливаясь у глазков. Камеры были мутно освещены лампочками под потолком, забранными в сетки. Арестанты в этот заполуночный час спали. Нет, вот один бодрствует, сидит в позе роденовского «Мыслителя».

— Отворите.

Засов лязгнул. Арестант не пошевелился.

— Какие будут просьбы? Желания?

На заключенном была матросская роба. В вырезе ворота — полоски тельняшки. Повернул голову. Уперся, будто ударил ненавидящим взглядом. Керенский отступил. Вспыхнуло чье-то: «Кричащий во гневе — смешон, молчащий — страшен!» Приказал:

— Удвоить в этом отсеке караулы!

Посмотрел в следующий глазок. Пожилой бородач мерно вышагивает из угла в угол. Знакомая фигура. Керенский оглянулся на начальника тюрьмы. Тот перелистал журнал:

— Новенький. Доставлен накануне: Луначарский Анатолий Васильев.

«Как же сам-то не признал?.. Давние знакомые».

— Отоприте.

— Александр Федорович? — улыбнулся, блеснул стеклами пенсне заключенный. — Какими судьбами? Тоже — в тюрьму?

«Этот хоть разговаривает».

— Вы должны понять нас правильно, Анатолий Васильевич: dura lex, sed lex [20] Закон суров, но это закон (лат.). .

— Позволю себе заметить, господин временный министр временного правительства: finem respice [21] Не забывай о конце (лат.). . Жестокость последний ресурс рушащейся власти. Надеюсь, вам известны эти слова героя Парижской коммуны Верлена? — И насмешливо-любезно осведомился: — Какие у вас будут на будущее просьбы и пожелания?

Как пощечина! «Ну, погодите, милейшие!..» Керенский покинул «Кресты» в самом отвратительном расположении духа. Зачем он, собственно, приезжал? Надеялся увидеть сломленных?.. Их не сломишь!.. Однако польза от визита есть: они ожесточили его сердце. Теперь он будет беспощаден!..

В голове шумело, и это мешало сосредоточиться, а день предстоял, как всегда, загруженный, расписанный по минутам. С утра — речь на съезде губернских комиссаров Временного правительства. Кабинет с учетом «пожеланий общественности» решил провести реформу местного самоуправления — ограничить деятельность городских, уездных и прочих Совдепов, предоставив правительственным комиссарам такие полномочия, какие были при царе у генерал-губернаторов. Комиссары по своей воле смогут распоряжаться и частями местных гарнизонов. Два месяца назад во ВЦИК подняли бы вой. Теперь проглотят.

После речи на съезде комиссаров — встреча с Френсисом. Нужно, чтобы посол посодействовал в скорейшем получении Россией долларового займа: денег в казне нет, каждый день содержания армии обходится в пятьдесят миллионов, а июньско-июльское наступление-отступление сожрало более двух миллиардов. Родзянки же с рябушинскими только обещают потрясти мошной. После обеда заседание правительства, на котором он утвердит закон о разгрузке Петрограда. Закон щекотливый. Надо привести в боевую готовность гарнизон, вызвать пару казачьих полков с фронта: по «плану разгрузки» предусматривается выдворить из столицы наиболее зараженные большевизмом заводы с Выборгской стороны, из-за Нарвской заставы, с Васильевского острова. Рабочим будет предъявлен ультиматум: или отправляться вслед за своими заводами, или — на улицу. Министр внутренних дел доложит также план выселения из Питера лиц, «представляющих опасность». Конечно, в первую очередь опять же большевиков. В Малахитовом зале Керенский намеченные законы проведет. А вот как встретит их улица?.. Пока не подойдут надежные части, надо держать все в секрете. И наконец, он обсудит с министрами ход подготовки к совещанию в Москве.