Галина Аудерская - Королева Бона. Дракон в гербе

— Собственно говоря, никакого. Я даже готов повсюду гонцов разослать, все легче было бы, а то от сплетен деваться некуда, даже в комнаты не войдешь, — придворные гудят как пчелы.

— И что же ты слышал?

— Доктор Ланг дурно отзьюается о вашей княжеской милости. А королева… и того хуже, даже повторять неловко.

— Королева Бона? — насупил брови Радзивилл.

— Если я говорю о Ланге, значит, не Бона, а супруга короля — Катерина. Думать надо, ваша милость. Без этого никак нельзя! Без этого и… Литвы лишиться можно.

— Дурак! — рассердился князь. — Литва как была, так и будет наша.

— А если Габсбурги фортель выкинут? За вашей спиной сговорятся с Грозным? Разве это не опасно? Вы, князь, уезжаете, я остаюсь. Тоже небезопасно. А что, если Ланг и со мной сговорится?

Колпак на мне уже есть. Шутовской, правда, однако на великокняжеский поменять его не составит труда.

— Ах, чтоб тебя! Ступай прочь, а то не поручусь… — замахнулся Радзивилл.

— Я тоже! Разве можно поручиться… скажем, за Фердинанда, если он что-то обещал. Нюху меня отменный, я чую, что какие-то обещания он давал. Но только не взял ли их обратно? Есть ли они?

Возьмем, к примеру, меня. Вот я есть… и меня уже нет. Нет меня! — Смеясь, шут направился к двери.

Сжав кулаки, канцлер с недоумением глядел ему вслед, а оглянувшись, понял, что Станьчика спугнули Ян Радзивилл и Фрич Моджевскии, спешившие на аудиенцию к королю. Ян приостановился и обратился к брату:

— Миколай…

— Знать тебя не желаю! Предатель!

— Мы идем к королю. Советую тебе — опомнись. Идем с нами.

— А вы-то зачем? Хотите, чтоб он и вас посадил на привязь?

— Хочу напомнить, что на земле существует не только Корона, но и Литва и что…

— Мне это, право, все равно! — оборвал его Черный. — И Рыжему тоже. А Ходкевич предпочитает умереть, нежели дожить до унии.

— Значит, нас ничто примирить не может?

— Ничто, только вероломство и предательство. Только они, они одни.

— Предательство? Помилуй, чье же? — не скрывая удивления, спросил Ян Радзивилл.

— На сей раз не твое! Твой ум еще не готов для таких игр. Он повернулся и ушел, а кравчий промолвил с изумлением:

— Никогда еще не видел его таким. Безумец! Обескураженные этой встречей, они направились в королевские покои.

— Бог с ним. Лишь бы король не гневался, — сказал Моджевский.

Но, хотя Август и не гневался, уговорить его не удалось.

— Только не сейчас, потом, — улыбаясь, повторял он. — Придет время, я объединю два государства, Литва станет частью могущественной монархии. Только не сейчас!

— А чего тянуть, ваше величество, коли все равно решение принято? — не унимался Фрич Моджевский.

— Я ведь сказал, — уже резче ответил король, — мне надо окрепнуть, утихомирить матушку, укротить или убедить противников. Есть и еще один довод: короля на литовский трон не выбирают, великокняжеский престол переходит по наследству. Мне легче будет объединить Литву с Польшей, когда в Вильне на престоле окажется мой сын, наследник и повелитель Великого княжества Литовского.

— Да, но бог еще пока не ниспослал вам сына… — начал было кравчий.

— О нет! — не дал ему закончить король. — На сей раз не астролог, а придворный медик поклялся, что королева в тягости. Наконец-то! У меня будет сын, наследник.

— Слава богу! Что и говорить, благая весть! — с искренней радостью воскликнул Фрич.

— Только ждать придется долго… Когда еще королевич станет великим князем Литовским, — вздохнул кравчий. — Доживу ли я до этого часа, с каждым днем силы мои уходят.

— А я на сей раз последую примеру моей матушки, нашей вдовствующей королевы, — почти весело воскликнул король. — Помнишь, Фрич? Я стал наследником Литовского престола еще совсем ребенком.

— Помню, помню. Но ведь ждать придется несколько лет, а тем временем Ходкевич и оба брата…

— Рыжий поступит так, как скажет Черный, — уверил Август. — А с Черным я поговорю, велю, чтобы не сеял среди литвинов смуту, не подстрекал больше литовских магнатов и бояр.

— Такова ваша воля, государь? — спросил Ян Радзивилл.

— Мне кажется, что обещание, данное сперва Ласкому, а потом шляхте и мне, пока еще в силе?

Реформы Речи Посполитой, уния — все это обещано давным-давно! — не сдержался Фрич.

Король посмотрел на него с легкой издевкой.

— Фрич! Тебе никто не говорил, что ты великий муж? Не для любви рожден, а для отчизны.

— Ну что ж… С годами силы уходят и прекрасные дамы занимают нас все меньше. А любовь к отчизне становится сильнее. Да и умереть на родной земле хочется каждому. Даже изгнаннику, даже предателю…

— Но таковых среди нас нет, — заметил Август. — А я еще буду могущественным королем, ибо так говорят звезды. Ты ведь раньше верил в это, Фрич?

Моджевский наклонил голову.

— И сейчас верю, ваше величество, — отвечал он, но глаза его были грустными.

Королева Бона выехала на несколько недель в Неполомице, чтобы там, как ока говорила, поклониться часовенке, где некогда покоился прах ее сына Ольбрахта — до того дня, когда его гробик в день похорон старого короля перенесли в королевскую усыпальницу на Вавеле. Но это был лишь повод.

На самом же деле Бона хотела побыть одна. Ведь в этот роковой для нее год она потеряла двух преданных ей людей. После длительной болезни в Вильне умер кравчий Ян Радзивилл, ее верный сторонник и союзник. А потом еще более тяжелая и невосполнимая потеря — неожиданная смерть владельца Виснича. При воспоминании о нем глаза ее застилали слезы, ей трудно было представить Вавель без маршала, она помнила, как на охоте в Неполомицах он помог ей встать после падения с лошади. Проводил в королевский шатер и говорил, что с давних пор, что всегда… А теперь никто ничего ей больше не скажет, не возразит, не поддержит…

Желая успокоиться, забыться, королева попыталась было выехать на охоту, но поняла, что это ей не поможет, и решила тут же вернуться в Краков. По приезде ей сообщили радостную весть. Августа она застала повеселевшим, словно бы смирившимся с уготованной ему судьбою. Но сердцем сразу же почувствовала, что он не собирается удерживать ее в замке до рождения наследника, а скорее даже предпочел бы, чтобы она покинула Вавель. Он был любезен, предупредителен, но холоден — и почти не расставался с Изабеллой. Они часто прогуливались в саду, долгие часы проводили вместе в покоях Катерины, а как-то раз за ужином король изъявил желание, чтобы Изабелла с малолетним сыном осталась при нем.

Бона сразу поняла, что это неспроста, но посоветоваться было не с кем, снова дало о себе знать тягостное одиночество. Не было больше милого сердцу Кмиты, преданные ей люди остались в Варшаве. У Паппакоды тоже не осталось здесь ни одного из его прежних шпионов. И только Стньчик, который, естественно, не упустил возможности позлословить, надоумил ее, что, увы…