Галина Аудерская - Королева Бона. Дракон в гербе

Вот что рассказал шут: с некоторых пор он стал примечать, что старая камеристка Катрин Хёльцелин… подает своей госпоже только кушанья, приготовленные венским кухмистером, а потом всю серебряную посуду, к которой королева могла прикоснуться, прячет у себя в шкафу. Но оказалось, что и это еще не все, и, ненароком заглянув к фрейлине, Станьчик сказал:

— Слышал, но не верил. Вижу, но не верю. Неужто вы, фройляйн Катрин, даже воду для молодой госпожи держите под замком?

— А что? Вашей милости это мешает? — зло спросила она, закрывая шкафчик на ключ.

— Честно говоря, куда меньше, чем вам возвращение на Вавель, к весьма неприятным для вас воспоминаниям десятилетней давности…

— Вовсе нет, единственное, что мне неприятно, так это сборище шутов при дворе.

— Почему же сборище? — огорчился Станьчик. — Я протестую. Здесь всегда был только один настоящий шут. И вот теперь прибыл второй. И ничуть не уступит первому.

— Как же его зовут? — спросила фрейлина, не в силах сдержать любопытство.

— Это не он, а она. Шутиха. И зовут ее Кватрин. А знаете почему?

— Не знаю и не хочу знать! Ступайте прочь!

— Иду, иду, вот только ключ к шкафчику подберу. А то шутиха совсем голову потеряла. Обычную питьевую воду прячет и на ключ запирает. Поэтому и сырость в замке. Да такая, что даже лягушки появились в покоях. Скачут да квакают: ква-ква-трин. Ква-трин-кен. Видно, немецкому языку обучены, шельмы, знают, что «trinken» — значит «пить», — издевался Станьчик.

Фройляйн Хёльцелин, заткнув уши, бросилась из комнаты.

— Прочь, прочь, гадкий шут!

— А ключ у нее всегда при себе. Любопытно… — пробурчал Станьчик, оставшись один.

Все это слово в слово передала Боне жена Остои — Анна, вновь появившаяся на Вавеле, теперь в роли придворной дамы Катерины. Предполагалось, что она будет состоять при молодой королеве весь первый год, но австриячка встретила Анну холодно и даже враждебно, и та в ближайшие дни собиралась вернуться к себе в деревню.

Бона, увидев ее, вначале обрадовалась: вот, мол, опять они обе на Вавеле, хотя уже все по-другому, да и сами они изменились. Но, услышав рассказ Анны, не могла сдержать гнева.

— Ты все такая же! Вечно своими россказнями ранишь сердце. Яд… Зачем, для чего? Я жажду, чтобы она родила Августу сына. Габсбурги должны это понять и прекратить свои оскорбительные нападки. А может?.. Может, они хотят меня поссорить с сыном? Хотят прибрать его к рукам? Что ж! Скажи своей австриячке, что я скоро уеду…

«Своей австриячке»! Эти слова казались Анне оскорбительными.

— Я всегда была предана вам, госпожа, — сказала она, — но, коли вы мне не верите, отпустите вместе с мужем в деревню. Остоя вот уже несколько лет в Мазовии, давно не видел сына…

— Ах, вот как… — прошептала Бона. — У тебя есть сын… В ее словах было столько злости и зависти, что после этого разговора они расстались уже навсегда.

— Вместо тебя назначат другого, — объясняла Анна мужу, — у них много новых секретарей и придворных, есть Хвальчевский, да ведь и вместо меня назначили же когда-то Сусанну Мышковскую. Ничего не поделаешь, коль скоро не умеет она ценить преданных ей людей, обойдется и без нас. С меня довольно и Кракова, и Вавеля, и королевского двора.

Катерине, как когда-то Боне, придворные медики прописали прогулки по саду, а в пасмурные дни — по галереям дворца. Однажды во время прогулки она встретила короля и попросила выслушать ее. Какое-то время они шли молча, наконец Катерина призналась, что с некоторых пор ее не покидает тревога.

— С чего бы это? — удивился король.

— Моя камеристка Катрин утверждает, что некоторые кушанья, которые для меня готовят, часто… несвежие. Нет, впрочем, я не стану скрывать от вас, она утверждает, что они… отравлены. Доктор Ланг тоже предупреждал…

Август нахмурился, внимательно окинул взглядом ее несколько изменившуюся фигуру и наконец сказал:

— Право, мне трудно поверить в это, но, поскольку вас предупреждают преданные люди, что ж…

Велите проверять блюда, заставьте свою Катрин пробовать подаваемые вам кушанья.

— Мои служанки уже шепчутся об этом… — вздохнула Катерина. — Не отходят от меня ни на шаг, предостерегают.

— Кто же это покушается на вашу жизнь? — недоумевал король.

— Мет Сои! Скорее всего, не на мою, ваше величество, а на… жизнь будущего наследника престола…

— Наследника? Боже! Кого вы подозреваете?

— Увы, это так, — проговорила она неохотно. — Сказывали, что ваша матушка…

Август не дал ей договорить.

— Она? На сей раз — нет. Она в великом нетерпении ждет внука. Все время спрашивает о вашем здоровье. Я никогда не поверю этим злым сплетням! Кто может посметь…

— Быть может, князь Радзивилл Черный? Если б он захотел, то мог бы подсыпать яду. Говорят, он привозит из Литвы какие-то ядовитые зелья, их собирают в пуще… С недавних пор Радзивилл присылает их сюда.

— Черный? — удивился король. — Уже который раз вы говорите о нем с неприязнью, из-за вас он и уехал. Как смеет выдумывать такое ваша камеристка? Тупица! Ведь никто иной, а именно Черный привез нам из Вены ваш портрет.

— Я знаю это. Но в последнее время он изменился. Сух, нелюбезен…

— Быть такого не может! Хорошо, как только он появится в Кракове, я все разведаю. А пока, прошу вас, будьте осторожны, проверяйте кушанья, вино и даже воду…

— Обещаю вам, только… Не скрою от вас, мне хотелось бы быть здесь, на Вавеле, полновластной хозяйкой. Я то и дело слышу: королева-мать сказала то, велела это.

— Хорошо, — чуть подумав, ответил король. — Я постараюсь, чтобы неотложные дела заставили матушку поскорее уехать в Мазовию. Это касается и Изабеллы? Она могла бы уехать к себе в Семиградье.

— Нет-нет! — воскликнула Катерина. — Она такая милая и совсем непохожа на старую королеву…

Пусть остается возле меня, подольше. Сколько сама захочет.

Когда Радзивилл Черный, поостыв, недели через две вернулся в Краков, король тотчас же вызвал его к себе. Обрадованный князь поспешил в покои его величества, но Август принял его весьма холодно.

— Недавно королева пожаловалась на вас, ваша милость, — сказал он. — В том состоянии, в каком она сейчас пребывает, ей все доставляет страдания. А вы, кажется…

— Ваше величество! Своими собственными руками я привил к вашему древу эту виноградную лозу, теперь же это оборачивается против меня? — дерзостно отвечал он. — Еще в Вильне до меня дошли вести, что ее камеристка распускает сплетни о каких-то зельях, о том, будто я навожу на нее порчу.

Почему же она не скажет вам правду?

— Какую? — удивился король.

— С какой секретной миссией они обе сюда прибыли…

— Кто они? Не понимаю. И не желаю знать.

— Господин мой! — не сдержался Радзивилл. — Ваша супруга тайно от вас сносится со своим отцом, с Фердинандом. Я все проверил досконально. А ее камеристка — давний агент австрийский!