Кристофер Хибберт - Королева Виктория

Именно поэтому они с таким негодованием отнеслись к замыслам принца Вильгельма оспорить право отца на пост кайзера Германии. Конечно, его мать выражала надежду, что муж проживет достаточно долго, однако, когда королева увидела его в Шарлоттенбурге в апреле 1888 г., ей стало ясно, что он долго не протянет. Кстати сказать, ее министры были против ее поездки в Германию, а лорд Солсбери прямо предупредил, что Бисмарк отчаянно пытается устроить династический брак между последней дочерью кайзера, принцессой Викторией, известной под прозвищем «Моретта», и Александром Баттенбергом, которого чаще всего называли просто Сандро. Надо сказать, что этот брак поначалу приветствовался не только самой королевой, но и канцлером Германии. Однако премьер-министр Солсбери неоднократно предупреждал королеву, что ее внук кронпринц Вильгельм станет для нее самой настоящей бедой, когда в конце концов унаследует престол кайзера Германии. Его настораживала та энергия, с которой принц предпринимал усилия по реализации своей задачи. Но королева осталась при своем мнении и не изменила планов на будущее. Это должен был быть, по ее мнению, вполне частный визит, и именно такое содержания было изложено в ее телеграмме императрице Германии. «Я привезу с собой свой собственный матрац, — сообщала королева. — Оставляю на твое усмотрение планы моих деловых встреч (кроме, разумеется, моих встреч с внуками и правнуками), но умоляю, чтобы встреч было как можно меньше».

Когда ее поезд прибыл на станцию Шарлоттенбурга, королеву уже радостно встречали дочь и внуки. Ее сразу же отвезли во дворец и предоставили апартаменты, в которых когда-то проживал Фридрих Великий, а после того, как королева немного отдохнула и пришла в себя после утомительной поездки, препроводили в спальню императора. «Он лежал на кровати, — записала она в дневнике, — и поднял обе руки, чтобы поприветствовать меня. Мне было приятно видеть его, но самое печальное заключалось в том, что он уже не вставал с постели».

А когда мать и дочь остались наедине, «Вики много плакала, бедняжка». Помимо заботы о состоянии здоровья мужа, добавила королева, «у нее было столько других забот и неприятностей», которые в значительной мере были вызваны откровенным антагонизмом канцлера Бисмарка.

Однако когда на следующий день королева сама поговорила с Бисмарком, то с удивлением обнаружила, что этот довольно милый и дружелюбно настроенный человек вовсе не похож на чудовище, которого Вики называла «самым ужасным и опасным в мире». Он очень волновался перед встречей и часто спрашивал, что будет делать королева во время беседы, где будет сидеть и как ему самому следует себя вести. Они действительно поразили друг друга. Бисмарк нашел старую леди вполне доброжелательной и интересной, а она, в свою очередь, была приятно удивлена его обходительностью и дружелюбным настроем. Как отмечал позже помощник его личного секретаря Артур Бигг, он вышел из ее комнаты в превосходном расположении духа, удовлетворенно потирая бровь. «Боже мой! — воскликнул он. — Вот это женщина! С ней каждый человек может иметь дело!» Позже он уточнил, какое впечатление оставила у него королева Виктория, заявив одному из своих коллег, что «в Шарлоттенбурге бабушка вела себя превосходно».

На следующий день королева отправилась на железнодорожную станцию, и ее старшая дочь провела с ней некоторое время в карете. «Я все целовала и целовала ее, — записала королева в дневнике в тот вечер. — Она долго держала себя в руках, в потом расплакалась. Мне было ужасно больно смотреть на нее, когда она стояла на перроне в слезах, а поезд медленно набирал скорость. Мне тяжело было от мысли, какие еще жуткие испытания могут выпасть на ее долю. Моя бедная девочка, если бы я только знала, как помочь ей в эту трудную минуту».

Через несколько недель состояние здоровья императора заметно ухудшилось. Правда, в то время он нашел в себе силы, чтобы присутствовать на свадьбе своего сына Генриха и Ирен, принцессы Гессенской, однако уже к середине июня практически не мог глотать, и его кормили из тюбика. Родственники сочли необходимым срочно послать за кронпринцем Вильгельмом, который приехал вместе со своей супругой Августой Шлезвиг-Гольштейнской и сразу же начал вести себя как полновластный хозяин дома.

Через день после приезда сына императрица вошла к мужу и воочию убедилась, что его дни сочтены. Позже она сообщала матери, что ее единственным желанием в тот момент было хоть как-то облегчить его страдания в эти последние трагические дни. Она спросила, устал ли он, и тот прошептал сиплым голосом: «Да, очень, очень устал». «Постепенно его глаза стали какими-то странными, — записала она. — Мы подняли лампу, но он уже не реагировал на свет... Он был без сознания, кашлянул один раз, сделал несколько глубоких вдохов, конвульсивно дернулся и так плотно закрыл глаза, как будто перенес болевой шок. После этого он затих и больше не подавал признаков жизни».

«Теперь я уже не его жена, а его вдова, — с горечью писала она матери в тот день. — Не знаю, как я выдержу. Ничего, ты пережила все это, теперь и мне предстоит испытать то же самое». «Дорогое мое дитя, — ответила королева сразу после того, как поступило первое сообщение о смерти императора, — крепко обнимаю тебя и хочу заверить, что это несчастье коснулось не только тебя, но и всех нас. Тебе пришлось пережить гораздо больше, чем мне. Мне, по крайней мере, не доводилось видеть страшные муки и предсмертную агонию своего дорогого мужа. Тем более что место моего мужа так и осталось незанятым, а тебе предстоит пережить новые трудности с новым императором». «У меня просто нет сил вынести постигшее нас всех горе, — писала королева кронпринцу Вильгельму, который унаследовал трон отца. — Постарайся успокоить свою мать и сделать все возможное, чтобы хоть как-то утешить ее. И не забывай, что отныне тебе придется пойти по стопам отца, всегда и во всем следуя его мудрым и благородным советам. Твоя бабушка королева Виктория». Позже она записала в дневнике, что смерть каждого из ее сыновей не смогла бы стать более тяжкой утратой, чем смерть кайзера Германии. Утрата зятя стала бедствием не только для семьи и страны, «но и для всей Европы».

Юный кайзер не последовал совету бабушки. Еще до смерти отца он видел себя «императором Германии и поступал как абсолютный монарх, не терпящий никаких возражений». Уже тогда он вел себя так, словно его отец был предателем своего народа. Сразу же после смерти отца он перерыл все ящики его письменного стал в поисках секретных государственных бумаг, которые могли бы подтвердить его подозрения. Не найдя ничего, он набросился на мать с упреками, что это она спрятала все его документы.