Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Акарнанец был в доспехах, с мечом на перевязи и вид имел самый воинственный.

— Распорядись, чтобы принесли игральную досвсу и стакан с костями, — велел ему Минуций. — Сколько денег у нас осталось в наличии?

— Около пяти тысяч сестерциев, мой господин.

— Неси их сюда… И пусть подадут вина и закуску.

Аполлоний вышел из триклиния. Минуций повернулся к пленнику.

— Я понимаю, в каком ты сейчас состоянии, — произнес он почти сочувственно. — Поражение, плен… Кстати, всех пленных я намерен отпустить за выкуп. Но тебе я хочу предоставить возможность отыграться…

— Отыграться? — изумленно переспросил Рабулей. — Ты предлагаешь мне сыграть с тобой в кости?

— А что тут такого?

— Но… но при мне нет денег, — сказал трибун, не зная, радоваться ли ему или огорчаться такому повороту дела.

— О чем разговор! Я дам тебе взаймы, — сказал Минуций, потирая руки в предвкушении удовольствия (он соскучился по игре). — Аты не помнишь, — помолчав, спросил он Рабулея, — не помнишь, сколько потребовал Ганнибал за пленных римлян, взятых им в битве при Каннах?

— Если мне не изменяет память, — подумав, ответил трибун, — за всадника он назначил пятьсот серебряных денариев, за пехотинца — триста и за раба — сто…

— Всего-то? — удивился Минуций. — Может быть, тогда это были большие деньги, но что такое сейчас пятьсот денариев? Полудохлого раба на них не купишь… Но так и быть! Не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я менее справедлив и более жаден, чем Ганнибал. Пятьсот так пятьсот! Даю их тебе в долг, любезный Рабулей. Но, если ты проиграешь, размер выкупа возрастет соответственно твоему проигрышу.

— Но если я выиграю? Отпустишь ли ты меня? — спросил Рабулей, обрадованный в душе возможностью этой же ночью вырваться из позорного плена.

— Как только твой выигрыш достигнет тысячи денариев, можешь считать себя свободным. Клянусь тебе в этом Дианой Тифатиной, моей покровительницей! — сказал Минуций, притронувшись к висевшей у него на груди золотой статуэтке богини, которую он носил с тех пор, как сменил претексту на мужскую тогу, сняв с себя детскую золотую буллу.

В это время в триклиний вошли Геродор и Эватл. Первый положил на стол игральную доску, стаканчик и кости, второй принес кувшин с вином, две чаши и большое блюдо с различными солениями, добытыми в погребах виллы.

— Чуть позже будет готова отварная телятина, — пообещал Эватл.

— Можете идти, — сказал Минуций с явным нетерпением, принимая из рук вошедшего Аполлония принесенную им увесистую кожаную сумку с деньгами, и тут же высыпал ее содержимое на стол.

— Ну, что ж, — с огоньком в глазах произнес Минуций, оставшись наедине с военным трибуном. — Уступаю тебе право первому попытать счастья у Фортуны.

Игра началась.

Хотя Рабулей очень осторожничал, всякий раз отклоняя предложения нетерпеливого Минуция увеличить ставку, все же ровно в полночь трибун проиграл все деньги, полученные им в долг у предводителя беглых рабов.

Минуций, которому очень хотелось продолжить игру, великодушно дал ему взаймы еще тысячу денариев с условием, чтобы трибун отыграл все две тысячи долга. Тот согласился — и не зря. Счастливая Фортуна на этот раз отвернулась от Минуция. Незадолго до рассвета Марк Рабулей, выигравший у Минуция две тысячи денариев, напомнил ему, что пора выполнять обещанное.

— Как видно, сама Диана так хочет, — огорченно вздохнул Минуций, бросая на стол стаканчик с костями.

Он позвал рабов, приказав им проводить пленника за пределы охраняемого лагеря и отпустить.

На следующий день повстанцы хоронили павших товарищей. После похорон устроен был поминальный пир, продолжавшийся до самого вечера.

Разгромив ополчения трех городов, Минуций чувствовал себя полным хозяином в Кампании, Он решил, что пора приступить к осуществлению своего замысла — захвату Капуи.

На первых порах необходимо было наладить связь с гладиаторами из школы Лентула Батиата. Минуций с глазу на глаз поговорил с Марципором, посвятив его в свой план. Они условились, что Марципор отправится в Капую под видом начинающего ланисты из Помпей для приобретения обученных гладиаторов.

Марципор был подходящей кандидатурой для этого дела. Он обладал располагающей к себе внешностью и без акцента говорил на латыни.

Минуций снабдил его достаточным количеством денег, и через два дня Марципор исчез из лагеря.

Ламиду, Иринею и Клеомену Минуций сказал, что послал Марципора с поручением в Байи, к Пангею, но не потому, что не доверял им — просто опасался, что кто-нибудь из них неосторожным словом сделает достоянием гласности его тайное намерение.

Тогда же Минуций приказал Ламиду переправиться с тремя сотнями воинов на левый берег Клания и постараться возмутить как можно больше рабов в области Ателлы. Мост через реку, находившийся ниже Ацерр, еще раньше захватил испанец Гилерн, командовавший сотней легковооруженных, но Минуций, боясь, как бы ацерранцы или ателланцы не выбили его оттуда и не разрушили мост, передвинул свой лагерь ближе к Адеррам.

В течение десяти дней сюда стекались десятками и сотнями изможденные, одетые в тряпье невольники из ближних и дальних поместий. За это время численность восставших выросла до полутора тысяч человек — не хватало только оружия. Хорошо вооруженными можно было считать не более семисот человек.

Латифундии беспощадно разорялись. Преисполненные ненависти рабы сравнивали с землей эргастулы, громили усадебные дворцы. В отдельных местах полыхали пожары, хотя Минуций запрещал бессмысленные разрушения.

Из добычи, которую восставшие сносили в лагерь под Ацеррами, Минуций отбирал для себя лишь изделия из серебра и золота. Всем этим заведовал Аполлоний, «префект претория», как его теперь все называли. «Деньги — это нерв войны», — повторял Минуций чье-то ставшее крылатым изречение. Он намеревался в дальнейшем платить жалованье своим воинам, что должно было, с одной стороны, привязать их к нему, с другой — привлечь новых бойцов, особенно из числа свободных.

— Не будем обманывать самих себя, — говорил Минуций на военном совете. — Одним словом «свобода», этим сладким для слуха словом, мы не пополним свои ряды настолько, чтобы успешно противостоять Риму. Далеко не все рабы готовы примкнуть к нам. Поэтому нам необходима поддержка свободных италиков. Среди них много недовольных безраздельным владычеством римлян. Ведь они, словно в издевку называемые «римскими союзниками», в течение долгого времени во всем содействовали римлянам, укрепляя их власть, но за оказанную помощь не удостоились равноправия. Еще не так давно их возмущение проявлялось вполне открыто. Достаточно вспомнить восстания в Аскуле и Фрегеллах. Римлянам удалось их подавить, но они сами понимают, что одной лишь грубой силой невозможно удержать народы в повиновении. Многие италийские племена настроены к Риму крайне враждебно. Если они присоединятся к нашей борьбе — победа наша обеспечена.