Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

— Еще бы!

— Прекрасно, — с большим удовлетворением сказал Минуций. — Я рад, что ты оказалась такой смелой девушкой. Немного позднее мы все тщательно обсудим. С Мемноном я поговорю сам…

Прибытие в Рим капуанцев, давнишних кредиторов Минуция, не было для него неожиданностью. Они должны были появиться даже раньше января, потому что все сроки денежных выплат по его заемным письмам прошли.

Вообще-то Минуций надеялся дотянуть до весны, но теперь об этом нечего было думать, и он торопился покончить с делами, не терпящими отлагательств.

Уже на следующий день после всего описанного в предыдущей главе Минуций окончательно договорился со Стертинием, владельцем оружейных мастерских, уплатив ему залог из тех денег, которые он выиграл у Клодия и Волкация во время гладиаторских игр, а также выручил от продажи всей своей драгоценной утвари.

Оставалось лишь дождаться возвращения рабов из Кампании. С ними он собирался отправить груз с оружием в свое свессульское имение.

Чтобы не вызывать ненужных толков и подозрений, Минуций даже в беседах со своими рабами как бы ненароком подчеркивал, что закупил это оружие для выгодной перепродажи в областях воинственных самнитов и марсов, где римское оружие действительно пользовалось исключительным спросом.

Другой его заботой была передача в собственность Сексту Аттию Лабиену, отцу Марка, своего дома на Кипрской улице.

Суть предстоящей сделки заключалась в том, что дом Минуция на законном основании переходил во владение старика Лабиена, хотя тому не надо было платить за него ни сестерция. Должники, которым грозил суд и утрата имущества, нередко поступали таким образом, дабы уберечь последнее, что у них было, от продажи с аукциона. Конечно, такая сделка имела смысл, если она совершалась между родственниками или надежными друзьями, от которых можно было потом ожидать, что они вернут все обратно, когда должник так или иначе рассчитается с кредиторами.

С покойным отцом Минуция Секст Лабиен был в свойстве. Его жена Вергиния была родной сестрой Постумии, мачехи Минуция. Выше уже говорилось, что Минуций проявил подлинное благородство и бескорыстие, оставив мачехе после смерти отца значительную часть наследства, за что обе сестры его благословляли и потом всегда относились к нему с сердечной добротой, сквозь пальцы глядя на его легкомысленное поведение, а старый Лабиен почитал его, как родного сына.

Когда Минуций обратился к нему с этой неожиданной для него просьбой, тот не стал ни о чем расспрашивать и ответил с решительностью старого солдата:

— Раз так нужно, сынок, то так и сделаем! И будь спокоен! Лишь только ты устроишь свои дела, мы совершим все необходимое, чтобы и твой дом, и все твое имущество вернулись к тебе в целости и сохранности.

Между тем заимодавцы Минуция один за другим присылали ему письменные уведомления о подаче на него в суд.

Минуций заторопился.

Он попросил старика Лабиена пригласить в качестве свидетелей намечаемой сделки его почтенных друзей (все они были всаднического звания), чтобы договор о купле-продаже дома выглядел в высшей степени законно и не вызывал бы ни малейших сомнений во время предстоящего судебного разбирательства.

Через некоторое время Минуций разослал всем этим людям приглашения отобедать у него и заодно совершить манципацию. В числе приглашенных были также Марк Лабиен и Квинт Серторий.

Минуций составил купчую, согласно которой дом его на Кипрской улице переходил в собственность Секста Аттия Лабиена со всем имуществом и рабами его городской фамилии за два миллиона сестерциев.

— Я не могу допустить, — говорил Минуций в разговоре с Марком, — чтобы дом моего отца, дом, в котором я родился и в котором умерла моя мать, попал в чужие руки. Если со мной что-нибудь случится, то ты, Марк, можешь поселиться в нем, когда поженишься…

В списке рабов Минуция, прилагавшемся к составленному документу, значились имена самых любимых и верных его слуг, которых Секст Лабиен обязался в случае смерти Минуция отпустить на свободу.

Этот по сути завещательный документ Секст Лабиен и Минуций скрепили своими печатями. Для освящения сделки древним римским обычаем оставалось лишь пригласить свидетелей.

За четыре дня до февральских календ (29 января) в доме Минуция собрались гости, для которых приготовлен был роскошный обед.

После совершения торжественного обряда манципации началось пиршество.

За столом прислуживали Ювентина, Геродор, Эватл и еще двое мальчиков-каппадокийцев, нанятых Минуцием у соседей. По обычаю, пирующие подзывали этих малышей всякий раз, когда им нужно было вытереть об их курчавые головки свои замасленные руки.

На кухне распоряжалась Неэра. Там самоотверженно трудились повар и его помощники, которых хозяин дома тоже нанял за хорошую плату.

В самый разгар застолья пришли Марк Лабиен и Квинт Серторий.

Они задержались в лагере на Ватиканском поле, где вместе с другими командирами проводили обучение новобранцев.

Появление Лабиена и Сертория вызвало среди собравшихся шумное оживление.

Молодые центурионы возлегли на одном широком ложе рядом с Минуцием, который особенно обрадовался их приходу. Последовали новые возлияния. Пили фалернское сорокалетней выдержки — то самое, о котором, если помнит читатель, вели разговор Минуций и Пангей в начале нашего повествования.

Сам Минуций за столом был весел, шутил и смеялся, но внимательный взгляд нашел бы перемену в его облике: за последнее время лицо его похудело и осунулось, резко обозначилась синева под глазами, в которых появились плохо скрываемые озабоченность и беспокойство.

— Красивая девушка твоя Ювентина, — негромко сказал Лабиен Минуцию, проводив взглядом скрывшуюся за дверями триклиния стройную фигуру прислужницы.

— Я обещал ей вольную, как только представится возможность, — ответил тот, — но если она тебе очень нравится, я подарю тебе право быть ее патроном.

— Слишком дорогой подарок для меня, — улыбнулся Лабиен. — Ты говорил, что обещал заплатить за нее семь талантов? Зачем же ты это сделал, если готов с такой легкостью с ней расстаться?

— Это была мимолетная прихоть, — сказал Минуций. — Должен сказать, — немного помолчав, продолжал он, — поначалу, за исключением ее необыкновенной красоты, я не заметил главного. Эта девушка по уму и душевным качествам стоит выше своего положения и судьбы. Познакомившись с нею поближе, я понял, что она достойна лучшей участи, чем та, которую уготовил бы ей Волкаций…

— Слышать больше не могу об этом мошеннике! Удивляюсь, как ты столько времени общался с ним? Ведь у него на лбу написано, что он мерзавец!

— Ты прав… Я был слеп, как «андабат». Но я разделаюсь с ним… Клянусь Дианой Тифатской, уж я отомщу!..