Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

«Когда они вернутся, — размышлял Минуций, — отберу из них трех-четырех юношей попроворнее. Проникнуть в школу будет нетрудно, тем более что охраняется она скорее от тех, кого в ней содержат, а не от тех, кто захотел бы помочь смертникам совершить побег. В самом деле, какой раб или свободный станет рисковать ради этих отверженных, этой человеческой пены?.. Итак, необходимо, во-первых, хорошенько разузнать точное месторасположение того эргастула и той камеры, куда помещен мой гладиатор. В этом поможет он сам, составив подробный план школы. Во-вторых, не следует забывать, что в камере Мемнон будет не один, следовательно, это будет групповой побег, и александрийцу придется убедить товарищей по узилищу бежать вместе с ним. Естественно предположить, что любой из них не откажется от возможности обрести свободу. Если им удастся незаметно выбраться из школы, а потом из города, можно будет снабдить их всем необходимым — одеждой, оружием, деньгами, после чего мои люди помогут им перебраться в мое кампанское имение».

Думая о своем, Минуций время от времени прислушивался к говору людей, собравшихся в портике. Они живо обсуждали произнесенные на сходке речи народных трибунов и консула, говорили о кимврах, о воинских наборах среди римлян и союзников, о последних постановлениях сената…

Скользнув нечаянным взглядом по толпе, двигавшейся по улице, он вдруг увидел Волкация и Сильвана, которые, о чем-то беседуя друг с другом, поднимались по лестнице в портик.

Встреча с ними не сулила Минуцию ничего, кроме скучных и никчемных разговоров. Поэтому он тихонько отступил за колонну с таким расчетом, чтобы по мере возможности оставаться вне поля зрения двух приятелей.

Между тем Волкаций и Сильван, поднявшись в портик, остановились вскоре в нескольких шагах от колонны, за которой укрылся Минуций.

Он хорошо различал их голоса в общем людском гомоне.

Сначала он подумал, что, пожалуй, нет смысла больше прятаться, и собрался было обнаружить себя, но по нескольким словам их беседы понял, что речь идет о нем, причем чем дальше продолжался между ними разговор, тем сильнее закипала в его жилах кровь и нарастало желание разорвать обоих на части.

— Ну, и с чем же они прибыли, Волкаций, эти капуанские аргентарии? — донесся до него хриповатый голос Сильвана.

— С целым ворохом заемных писем нашего проказника, из них больше половины подлежат оплате или в ноябрьские, или в декабрьские календы, — отвечал Волкаций.

— Вот так штука! — воскликнул Сильван. — А нам-то он говорил, что сами менялы в Капуе задолжали ему деньги с великими процентами…

— Нашел, кого слушать! Он врет так же легко, как дышит. Теперь и дураку понятно, что его песенка спета. Капуанцы уже подали претору исковые заявления.

— Минуцию не позавидуешь! Видимо, придется ему продать последнее свое имение в Кампании, чтобы расплатиться с кредиторами…

— Что ты толкуешь об имении? Можешь не сомневаться, отныне все его имущество как в Кампании, так и в Риме пойдет с торгов. Капуанцы рассказывали, что его свессульское имение и доходный дом в Капуе заложены и перезаложены. Я-то давно об этом догадывался…

— И тем не менее ссужал ему деньги и под конец поверил в кредит за девчонку…

— О! Клянусь Меркурием, я не потеряю ни сестерция! Вот увидишь! И Ювентину я верну с прибылью!..

— Каким же образом?

— Пусть меня Орк возьмет к себе, если я не добьюсь в суде, чтобы мне выплатили сполна за пользование моей рабыней. У меня есть свидетели, у меня есть письменное обязательство Минуция! О, ты меня не знаешь, Сильван! Я возьму за девушку больше денег, чем получил бы, если бы она весь этот месяц работала в самом дорогом лупанаре. Никаких уступок, никаких отсрочек! Я потребую собственный дом его в Риме пустить с аукциона, а он один, не считая находящегося в нем имущества, потянет на два с лишним миллиона сестерциев…

— Не меньше, — подтвердил Сильван. — Совсем новый дом на одной из самых красивых улиц в центральной части города! Но, может быть, долг его не так велик, чтобы…

— Все уже подсчитано, Сильван, — прервал его Волкаций. — Поверишь ли, полтора миллиона без учета процентов!

— Какие деньги, клянусь Юпитером Статором! Похоже, этот несчастный будет вконец разорен! А ведь совсем недавно мы с тобой казались нищими по сравнению с ним. Бедный юноша!..

— А у тебя, я вижу, совесть взыграла, мой Сильван? — насмешливо прозвучал голос Волкация.

— Как тебе сказать… Ты же не станешь отрицать, что мы с тобой, играя с ним в кости, лишили его доброй половины состояния? Особенно памятным для нас было сражение в прошлогодний праздник Терминалий [325], когда он, как одержимый, повышал ставки в надежде отыграться. На нас тогда обрушился настоящий денежный ливень!

— Приятно вспомнить!.. Но тогда, мой милый, ты не был таким сердобольным, потому что сам был в доле, а ныне, когда одного меня коснулось, ты пытаешься изобразить из себя раскаявшегося грабителя…

— О, ради всех богов! — обиженным тоном отозвался Сильван. — Какое мне дело! Бери свое — мне-то что?

— Нет уж, Сильван, ты лучше признайся, что ты ужасный лицемер, — не унимался Волкаций. — Бедняга Минуций был бы вне себя, узнав, с каким проворством ты умеешь подменивать кости, в нужный момент выбрасывая «Венеру»…

— Во имя всех богов, не говори так громко, — испуганно прошипел Сильван.

— А что? Боишься, как бы кто не услышал, что ты в юности был бродячим фокусником? — безжалостно ехидничал Волкаций, но все же немного понизил голос. — Нечего стесняться этого, мой Сильван! По крайней мере, тогда ты честно зарабатывал свой хлеб…

— Нечего тыкать мне всем этим в глаза, — сердито отвечал Сильван. — Можно подумать, что от ловкости моих рук тебе перепало меньше, чем мне…

— Ну-ну, полно тебе, Сильван! Разве ты не видишь, что я шучу?

— Над другом нельзя насмехаться даже в шутку…

— Больше не буду, клянусь Великой Матерью!..

У Минуция, пока он слушал этот разговор, несколько раз возникало желание наброситься на обоих мошенников и хорошенько отделать их своей тростью.

То, о чем он раньше лишь подозревал, теперь не вызывало сомнений! Эти два плута бессовестно его обобрали, разорили, довели до нищеты! Из-за них он вынужден идти на безумный риск, готовя вооруженное восстание рабов!

Минуций едва не стонал от охватившей его дикой злобы.

Он тут же поклялся золотыми стрелами Дианы страшно отомстить двум негодяям…

Сильван, видимо, всерьез разобиделся на приятеля за его зубоскальство — некоторое время Минуций слышал только голос Волкация, рассыпавшегося в словах раскаяния и просьбах не принимать близко к сердцу его неосторожные шутки.

Наконец, они помирились, еще немного поболтали о всяких пустяках и ушли, как только увидели, что толпа на улице поредела.