Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

— Крепись, родная! Осталось не так уж много. Продержись только одну ночь. На рассвете мы доберемся до Формий. Оттуда до Кайеты не более пяти миль. Потерпи, любимая…

Ювентина попыталась ответить ему, но только беззвучно шевельнула губами. Щеки ее пылали. Слабеющими руками она обвила шею александрийца, чтобы тому легче было ее держать.

День близился к концу, когда всадники проехали мимо Таррацины.

Здесь Аппиева дорога поворачивала на Формии, до которых, по словам Сатира и Иринея, оставалось чуть больше двадцати миль.

Миновав город, они увидели море, озаренное багровым сиянием заката.

Впереди поднимались до самых небес высокие холмы, поросшие лесом.

Это был знаменитый Таррацинский лес, в котором исстари валили корабельные сосны. Лес окружал не только древний Анксур [373], но и соседние города — Свессу-Пометию и Цирцеи. Вблизи этих двух городов находились топкие Помптинские болота, наводняемые реками Амасен, Астурой и Уфентом, — место, где зачастую скрывались беглые рабы.

Где-то поблизости от Таррацины во время Ганнибаловой войны схвачены были бежавшие от римлян заложники из Тарента и Фурий, которые долгое время, несмотря на большие военные неудачи римлян, оставались их верными союзниками. Но тарентинские и фурийские заложники, содержавшиеся под охраной в атрии Свободы, были сторонниками перехода своих сограждан на сторону Ганнибала и сговорились бежать. Подкупив стражу, они ночью покинули город. Положение Рима в то время было особенно тяжелым. Шестой год шла война, и конца ей не было видно. Непобедимый Ганнибал продолжал опустошать Италию. В жестоких сражениях с ним римские армии гибли вместе с полководцами. Поэтому известие о бегстве заложников вызвало в Риме дикую ярость. За беглецами послали погоню, которая и настигла их в окрестностях Таррацины. Всех захватили и приволокли обратно. С полного одобрения сбежавшихся на Форум граждан заложников высекли и сбросили с Тарпейской скалы.

Об этом мог рассказать товарищам Сатир, неплохо знавший историю родного города, особенно случай с заложниками, повлекший за собой отпадение от римлян Тарента, который вскоре перешел на сторону Ганнибала. Но Сатир, всегда охотно занимавший спутников своими рассказами, благо находил в них прилежных слушателей и вообще считал, что хороший собеседник в дороге заменяет коляску, на этот раз промолчал: эта история с заложниками могла быть истолкована товарищами как дурное предзнаменование.

В шести милях дальше Таррацины, там, где Аппиева дорога проходила по узкому ущелью, всадники остановились.

Ювентине стало совсем худо — она стала впадать в беспамятство.

Мемнон слез с коня и, не выпуская из рук больную, присел на лежавший у дороги ствол старого вечнозеленого дуба, спиленного дровосеками.

Все остальные тоже спешились.

В это время совсем стемнело. Ювентина металась в бреду. Гладиаторы стояли молча, понимая, что в таком состоянии везти девушку дальше нельзя.

— Вот что, — первым нарушив молчание, решительно сказал Сатир. — Заночуем здесь. Только отойдем подальше в лес…

Ничего другого не оставалось. Сатир, Ириней и Сигимер, передав поводья своих лошадей Астианаксу, Багиену и Думноригу, сошли с дороги к лесу. Войдя в него, они обнажили мечи и стали прорубать проход в густых зарослях кустов и деревьев.

Мемнон шел вслед за ними, держа на руках Ювентину.

Примерно в трехстах шагах от дороги беглецы нашли маленькую полянку и решили здесь устроиться на ночлег.

Багиен и Думнориг быстро развьючили запасных лошадей. Все остальные тем временем наскоро сделали для Ювентины постель из собранных в кучу сухих опавших листьев и хвои, накрыв их несколькими одеялами, взятыми из альбанского имения.

Когда Мемнон осторожно уложил Ювентину на эту импровизированную постель, она пришла в себя и позвала его едва слышным голосом.

— Я здесь, девочка моя, — наклонившись к самому лицу девушки, сказал он ей ласково, как ребенку.

— Все кончено, мой… Мемнон, — с трудом пролепетала она. — Я чувствую, я… умираю, но… ни о чем… не жалею…

— Ну, что ты, хорошая, дивная моя, — шепнул он с нежным укором. — Я с тобой. Болезнь твоя пройдет, вот увидишь. Нужно только немного потерпеть…

— Что это за звуки?.. Где мы?..

— Все хорошо, не волнуйся. Это Багиен и Сигимер высекают огонь. Мы решили остановиться в лесу… Сейчас они разведут костер и я приготовлю тебе отвар из ивовой коры и фарфара… Тебе не холодно?

— Нет, мне жарко, мне… трудно дышать…

— Потерпи, любимая. Все будет хорошо. Погода замечательная, зима становится мягче. Видишь, небо расчистилось, горят звезды. Они предвещают нам милость богов…

— Мне приснилась… мама, — прошептала Ювентина. — Она звала меня к себе, но… я не хочу уйти… и не сказать тебе, что я тебя… люблю и… ты единственная… моя любовь…

— И я очень, очень тебя люблю, моя драгоценная, красивая, славная моя! Выбрось из своей головки все печальное. Ты будешь жить, потому что я так хочу, и ты должна верить мне, а не всяким там суевериям. Теперь мы вместе, ты моя и я твой… Ты ведь веришь мне?

— О, да…

— Тогда успокойся и постарайся уснуть…

Багиен и Сигимер разожгли костер. Остальные наносили целую гору хвороста. Ювентина вскоре погрузилась в тяжелый лихорадочный сон.

Мемнон, подойдя к костру, возле которого собрались товарищи, сказал им:

— Вам придется оставить нас здесь одних — меня и Ювентину…

— Как? Бросить вас? — изумился Багиен.

— Вам нужно уходить, иначе вместе пропадем, — мрачно продолжал александриец. — Я хорошо представляю себе, что произошло в Риме при виде убитых нами стражников. Нас уже преследуют. Думаю, погоня близко. Не будем обманывать самих себя и надеяться, что в Риме про нас забыли. Молва бежит за нами следом, а преследователям нужно лишь менять лошадей в каждом заезжем дворе…

— Мемнон прав, — сказал Сатир. — И чем скорее мы объявимся где-нибудь подальше отсюда, тем безопаснее будут чувствовать себя здесь Мемнон и Ювентина…

— О чем ты говоришь, Сатир? — вопросительно посмотрел на тарентинца Ириней.

— Подумайте сами! Дым от костра будет хорошо виден с дороги. Преследователям ничего не стоит прочесать лес. Но если римляне точно будут знать о погроме, устроенном нами на ближайшем заезжем дворе, они не станут терять время на поиски в лесу. Понимаете теперь, о чем я говорю? Я предлагаю устроить на заезжем дворе где-нибудь близ Формий хорошую потасовку. Скажем, придеремся к хозяину за плохо приготовленный обед, прибьем его рабов, а то и подожжем трактир. Слух об этом быстро дойдет до тех, кто гонится за нами. Будем надеяться, что они, узнав о нашем подвиге, проскочат без задержки по этому ущелью…