Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

— А что? Неплохая мысль, — заметил Думнориг.

— Сказать по совести, у меня давно чешутся руки, — сказал Астианакс.

— Совершив это, перейдем с большой дороги на окольные, — продолжал Сатир.

— А что это даст? — спросил Багиен.

— На окольных дорогах римляне будут лишены возможности менять лошадей на виаторских дворах, — пояснил Сатир.

— Я вот о чем хочу вас попросить, — сказал Мемнон, мысли которого были заняты лишь тем, как получше устроить Ювентину и создать для больной мало-мальски сносные условия. — Прежде чем вы уйдете, соорудите для нас шалаш, чтобы нам не остаться под открытым небом, если вдруг хлынет дождь…

Все охотно согласились и тут же принялись за работу.

Менее чем за два часа довольно просторный шалаш, сооруженный из плотно пригнанных друг к другу стволов молодых сосен, был готов. Щели между стволами были заделаны сухой листвой и залеплены сверху древесной смолой, после чего шалаш завалили срубленными сосновыми ветками. Внутри шалаша настелили толстый слой свежей хвои, положив поверх нее плетенку, мастерски изготовленную Багиеном из веток кустарника. Теперь даже при сильном ливне пол в шалаше должен был остаться сухим.

За работой галл рассказывал товарищам:

— У себя на родине я занимался плетением корзин, а также щитов для воинов, которые потом обтягивал бычьими шкурами, и они получались ничем не хуже римских…

Сигимер посоветовал Мемнону поддерживать огонь не в одном месте, а постоянно сдвигать костер в сторону с тою целью, чтобы всякий раз на прогретой им земле устраивать более или менее теплую постель для больной девушки.

Мемнон с особой благодарностью воспринял этот совет германца.

Закончив работу, гладиаторы стали собираться в путь. Прежде всего они накормили лошадей. Мемнону и Ювентине оставили двух лошадей, мешок с ячменем, котелок с полбой и три головки сыра. Всего этого должно было им хватить, по подсчету Сатира, дня на три-четыре.

Ириней отдал Мемнону двадцать денариев из тех денег, которые он взял в тайнике на римском кладбище.

— Сумма невелика, но в крайнем случае одну из лошадей ты можешь кому-нибудь продать, — сказал он на прощанье.

— До встречи, дорогой Мемнон, — пожимая руку александрийцу, говорил Сатир. — Все мы с болью в сердце оставляем вас тут, но я надеюсь, что мы еще свидимся. Сделай все возможное, чтобы выходить эту славную девушку, которая по-настоящему тебя любит, а мы за нее будем молить Юнону, как за родную сестру.

— Удачи вам, друзья! — сказал Мемнон. — Пусть боги вас охраняют! Передайте Минуцию, что я никогда не забуду о своей клятве и, если буду жив, обязательно выполню ее.

— Прощай, Мемнон!.. Береги Ювентину!.. Да поможет вам обоим Белизана и Ардуина [374]… Да сохранит вас могущественный Вотан [375],— говорили, прощаясь с товарищем, галлы и германец.

Держа под уздцы лошадей, они уводили их все дальше в лес, исчезая один за другим, как призраки, во мраке ночи. Мемнон с тяжестью на сердце прислушивался к удалявшемуся хрусту и треску веток, фырканью лошадей. Спустя еще немного времени со стороны Аппиевой дороги донесся дробный конский топот, потом все смолкло и наступила тишина, нарушаемая потрескиванием горящего костра.

Мемнон и Ювентина остались одни на поляне.

Ювентина тихо бредила во сне.

Александриец перед тем, как приготовить лекарственный отвар, решил сначала воспользоваться советом германца — перенес из догоравшего костра пылающие головни подальше в сторону и, положив на них сухой хворост, дал разгореться новому костру. Потом он связал метелку из сосновых веток, смел ею прочь тлеющие угли, окончательно загасив старый костер.

На месте кострища земля была нестерпимо горячая. Сюда Мемнон навалил сухую листву, после чего подошел к спящей Ювентине, осторожно завернул больную в лежавшие под ней одеяла, поднял ее на руки и перенес на прогретое костром место.

Ювентина, потревоженная, проснулась.

— Мемнон! — донесся до хлопотавшего рядом с ней гладиатора ее слабый голосок.

— Я здесь, моя звездочка, — отозвался он и нежно прикоснулся губами к ее горячим губам.

— Какая тишина… Мы в лесу? — спросила она.

— Да, голубка моя… Товарищи уже в пути. Они обещали все время молиться богам о твоем выздоровлении, а я поклялся как можно скорее поставить тебя на ноги, и пусть Артемида, владычица здешних лесов, поразит меня своими золотыми стрелами, если я не сделаю этого.

— Я постараюсь не умереть, чтобы отвратить от тебя гнев богини за клятвопреступление, — прошептала она, силясь улыбнуться…

А в это время Сатир с товарищами крупной рысью гнали своих лошадей по ночной дороге. Тарентинец на ходу излагал свой план действий.

— Наши лошади измучены, — говорил он. — Попробуем их заменить, пусть даже силой.

— Изрубили стражников — справимся и с трактирными рабами! — крикнул Ириней.

Все остальные тоже настроены были крайне воинственно.

Два часа спустя они доскакали до заезжего двора и застучали в ворота. К поздним посетителям вышли два заспанных раба с факелами в руках.

— Открывай ворота! Где хозяин? — грозно крикнул Сатир.

— Не кричи, приятель! Хозяин велел не беспокоить его, — ответил один из рабов.

— Что такое? — загремел Сатир. — Молчать! Буди его, иначе мы сейчас сами его разбудим!

— Да кто вы такие? Можно подумать, что вы гонцы самого сената! — воскликнул другой раб, тем не менее поспешно распахивая ворота.

— Можешь в этом не сомневаться! — надменно заявил Сатир. — А ну, бегом! Исполняй приказ, если не хочешь, чтобы я пощекотал тебя своим мечом!

Всадники въехали во двор.

На шум отовсюду сбегались рабы. Засверкали зажженные факелы. Гладиаторы заметили, что почти у всех слуг в руках короткие мечи или увесистые палицы. По всей видимости, обитатели заезжего двора были люди не боязливые, готовые к отражению любого нападения. Этому не приходилось удивляться, ибо берег моря находился отсюда всего в нескольких милях, а пираты зачастую высаживались со своих кораблей на сушу и, рыская по дорогам, грабили и хватали людей, которых потом уводили с собой на корабли и отвозили на делосский рынок. Поэтому здешний народ вел себя осмотрительно. Его не так-то просто можно было захватить врасплох. Несомненно, в этом заведении слугами были люди, не склонные шутить, но и Сатир не намерен был отступать, мгновенно оценив положение и решив действовать не столько силой, сколько хитростью и нахальством, а именно: выдать себя за сенатских гонцов и, улучив момент, захватить содержателя этого заведения в заложники.

Всадники едва успели соскочить с коней, как появился хозяин заезжего двора. Это был высокий человек тучного телосложения и почтенного возраста.