Валентин Рыбин - Огненная арена

— Можно посмотреть книжку? — попросил Ратх.

— Не только можно, но и нужно, — отозвался Нестеров и отдал ему книгу. — Вечером почитаешь… А сейчас, друзья мои, слушайте меня внимательно. На послезавтра намечается сходка в балке, возле Анау. Большая сходка. Только одних солдат ожидается до трехсот человек. Тебе, Андрюша, такое задание. Вахнин готовит паровоз и четыре вагона, чтобы переправить на место сходки деповцев: будешь связным между мной и Вахниным. А ты, Ратх, пойдешь к солдатам железнодорожного батальона, я дам записку, разыщешь Мет-ревели и покажешь им место сходки. Знаешь, где ветряная мельница?

— Знаю, Иван Николаевич. Я бывал там не один раз.

— Вот и хорошо. Левее ветряной мельницы — овраг. Приведешь туда солдат…

Аризель все это время, пока Нестеров беседовал с юношами, смотрела на него полными удивления глазами. Только что он казался ей таким простым и понятным, и вот опять предстал до невозможности сложным…

Генерал Уссаковский после отъезда Остен-Дризена несколько дней не появлялся в штабе: отдыхал после крайне напряженных ухаживаний за капризным и опасным гостем. Напоследок пришлось выехать с ним в Геок-Тепе. Там Махтумкули-хан повел Остен-Дризена в конюшню и предоставил ему возможность выбрать себе ахалтекинского скакуна. Чиновник особых поручений облюбовал каракового жеребца. Тут же конюхи вывели его из стойла, отвели на станцию и по сходням, сбитым из толстых досок, завели в теплушку. Вечером коня отправили в Ташкент, а через день, вернувшись в Асхабад и побывав на прощальном ужине в свою честв генеральском доме, барон Остен-Дризен отбыл и сам,

Уссаковский наслаждался наступившим покоем. Днем в его огромном кирпичном доме посреди развесистых карагачей было тихо: генерал спал или читал книгу. Вечером из освещенных окон неслась музыка. Генерал увлекался музыкой и играл сам, но чаще приглашал к себе в дом пианистов из музыкального и драматического обществ.

С начала октября в Асхабаде гостил с концертами петербургский пианист Буюкли; вечера его в офицерском собрании проходили при переполненном зале. Генерал воспользовался этим и пригласил концертмейстера к себе. В гостиной собрались домашние и близкие друзья. Уссаковский, не по-военному, в белой шелковой рубашке, в брюках и лакированных штиблетах, сидел в кресле, положив ногу на ногу, и был очень далек от каких-либо дел. Появление на пороге ординарца даже не привлекло внимания генерала.

— Евгений Евгеньевич, — сказала тихонько жена. — Кажется, кто-то пожаловал к нам…

— Кто? — спросил Уссаковский, повернувшись к двери.

— Полковник Жалковский, ваше превосходительство! — отчеканил ординарец.

Генерал поморщился, однако кивнул:

— Пусть войдет.

Войдя, Жалковский отвесил поклон и остановился, не решаясь ступить пыльными сапогами на ковер. Генерал понял его, встал из кресла и повел в свой кабинет.

— Что-нибудь важное? — спросил, садясь за стол и указав на кресло начальнику канцелярии.

— Правительственная, — коротко бросил Жалковский и подал телеграмму. — Черт знает что, — добавил со злостью. — Россия распоясалась донельзя.

Генерал, развернув телеграмму, прочел, что в Москве забастовал Союз железнодорожников, и надлежит принять все меры для строжайшего соблюдения порядка на Среднеазиатской железной дороге.

— Очередная забастовка, — хладнокровно пояснил Уссаковский. — Сколько таких телеграмм я получил с начала года! И не счесть. То бастуют пекари, то аптекари… каждому подай восьмичасовой рабочий день и прибавь жалованье… Самое нелепое состоит в том, что все требования ко мне адресуют! Можно подумать, что у начальника области своя золотая касса. А я, если уж говорить, по совести, не смог из своей казны изыскать несколько тысяч на жеребца для ташкентского злодея. Пришлось Махтумкули-хану челом бить…

— Господин генерал, прикажете принимать меры? — спросил Жалковский.

— Да, разумеется. Но я думаю не столь страшен черт, как его малюют.

— Вы так думаете? Ну, не скажите, не скажите!

— Железнодорожный союз все-таки порядочная организация, — сказал генерал. — Во-первых, союз их легален и профессионален. Во-вторых, составляют его, в основном, служащие чиновники, а на них можно положиться. Пока что железнодорожники не задавали нам особых хлопот, если не считать участия в похоронах революционера.

— Евгений Евгеньевич, но вы ни разу не поинтересовались у меня, как обстоят дела в этом союзе после похорон Стабровского, — осторожно возразил Жалковский. — Смею вам доложить, что в него давно уже проникли весьма нежелательные элементы из асхабадского депо и кизыларватских мастерских.

— Полковник, я не думаю, чтобы инженеры, техники и прочие интеллигентные люди допустили в свои ряды безграмотную рабочую чернь, да еще с крайне противоправительственной программой, — не согласился Уссаковский.

— Генерал, но по сведениям Пересвет-Солтана, уже образован на железной дороге забастовочный комитет! — предупредил начальник канцелярии. — Железнодорожники наши послали на конференцию в Москву некоего Змануила Воронца, а он телеграфировал оттуда рабочим, чтобы немедленно создали забастовочный комитет, остановили на дороге всякое движение и примкнули к Всероссийской забастовке.

— Не придумал ли чего-нибудь лишнего этот Пересвет? — спросил генерал. — А то у него есть привычка пугать самого себя, а заодно и остальных.

— Забастовочный комитет, действительно, создан, — подтвердил Жалковский. — И то, что Воронец находится в Москве — факт подлинный.

— Хорошо, полковник, примите все меры по охране банков, почтовых контор и вокзалов…

Начальник канцелярии, не задерживаясь более, удалился. Генерал вновь вернулся в гостиную, сел в кресло, но сосредоточиться на музыке уже не смог.

Утром, когда генерал ехал в штаб, со стороны железной дороги донесся длинный гудок. Через несколько секунд гудок вновь повторился. Уссаковский подумал: «Да, действительно, началось», и велел кучеру ехать побыстрее.

Через час ему доложили: деповцы не вышли на работу. Сотни людей заняли перрон и привокзальную площадь: хотят остановить движение поездов. Генерал подумал и велел выслать на станцию батальон полковника Антипина,

— Ни в коем случае не стрелять, и строгих мер не принимать! — приказал сдержанно.

— А что же прикажете, ваше превосходительство? — удивился Жалковский.

— Постарайтесь не допустить прекращения движения…

Тем временем на привокзальной площади и перроне, над головами рабочих, уже шуршали флаги и транспаранты: «Да здравствует Всероссийская забастовка! Да здравствует социализм!» Собрался забастовочный комитет: Нестеров, Вахнин, Шелапутов, Гусев, Заплатит… Уже хотели открыть митинг, и тут ворвался в толпу Вахнин и прокричал с досадой: