Пол Догерти - Тёмный рыцарь

Затем де Пейн, Майель и Парменио отправились на орденское подворье и ждали, пока ранним вечером не воротились Беррингтон и Изабелла, восторгающиеся королем и взахлеб рассказывающие об оказанной им милости. В тот вечер события приняли новый оборот. Беррингтон вновь предложил предоставить заниматься поисками Уокина охотникам за королевским вознаграждением. Де Пейн, однако, упорно стоял на своём, памятуя о покушении на свою жизнь. В конце концов порешили: Беррингтон продолжает исполнять обязанности магистра английской конгрегации Ордена рыцарей Храма. Майель будет помогать ему и служить полномочным представителем в местных общинах ордена. А Парменио и де Пейн тем временем продолжат охоту на Уокина.

Де Пейн отшвырнул оструганную палочку и неспешно обошел вокруг тиса с подвешенным на нём зловещим грузом. Беррингтон и Майель частенько приходили сюда. Де Пейн не знал, что именно влекло их в это мрачное место. Возможно, они всего лишь отдавали дань уважения памяти выдающегося вождя. Оба ветерана доселе считали Мандевиля непревзойденным воителем и упорно твердили, что покойного графа нельзя винить за грехи некоторых его сторонников. Побывал здесь и Парменио, хотя, как заметил де Пейн, генуэзец все время держался на некотором расстоянии и ни разу не подошел к дереву близко. Зато он стал любезнее и то и дело предлагал де Пейну прогуляться. Эдмунд обернулся, заслышав какой-то легкий шум за спиной, и увидел Парменио, сжимавшего рукоять кинжала.

— Как это понимать? — Де Пейн подошел к лекарю. — Ты что же, и здесь опасаешься нападения? Отчего ты хватаешься за оружие?

Генуэзец поднял обе руки и широко улыбнулся.

— Когда поблизости дьявол, я, — он погладил крестообразную рукоять кинжала, — прошу защиты у Бога и его ангелов.

— Защиты от чего? — стал допытываться де Пейн. — В чем дело, Парменио? — Он наклонился, вплотную приблизив свое лицо к лицу генуэзца. — Что заставляет тебя заниматься всем этим с таким упорством, забывая обо всем остальном? Ты оказался в чужой стране, совсем незнакомой. И, словно гончая, рвешься вперед, ничто не может сбить тебя со следа.

— А разве ты не таков?

— Я рыцарь Храма, и это дело касается только моего ордена. Ты же генуэзец, твой дом далеко-далеко отсюда. Отчего же ты так хлопочешь? Отчего не хочешь вернуться домой?

Парменио пропустил все его вопросы мимо ушей и указал рукой на свисающий с дерева гроб.

— Вот это был дьявол! Он, бывало, посылал ночью лазутчиков разведать, где живут богачи. Потом бросал этих богачей в свои подземелья и требовал немалый выкуп. Он отправил своих разбойников ночью на лодке по топким болотам и овладел Рамсейским монастырем; монахи, только что пропевшие раннюю заутреню и прилегшие снова вздремнуть, были захвачены врасплох. Он выгнал их из келий и разместил в монастыре своих воинов. Захватил монастырскую казну, святые реликвии и богатые ризы. Потом превратил монастырь в крепость.

— Но другие поступали точно так же.

— Старик Мандевиль делал и кое-что похуже, — возразил Парменио. — Он превращал церкви Христовы в разбойничьи логова, в святилищах Господа нашего устраивал сатанинские вертепы. К нему стекались самые отпетые чернокнижники и ведьмы, кровопийцы и дьяволопоклонники. Они творили такие ужасающие мерзости, что даже стены церквей начинали сочиться кровавыми слезами.

— Эти дети Сатаны совершали убийства? — спросил де Пейн.

— Еще какие! Они хватали невинных людей, и тех больше уж никто никогда не видел. А жители, прятавшиеся неподалеку, на болотах, слышали вопли, от которых кровь стыла в жилах.

— Ты, кажется, очень хорошо знаком со всеми их деяниями, — заметил де Пейн. — Но давай возвратимся к моим вопросам, на которые ты так и не ответил. Что заставляет тебя оставаться здесь, Парменио? В той триполийской церкви ты возник, как ангел мщения. И с тех пор, подобно голодному мастиффу, неизменно идешь по нашим следам. Ни битвы, ни голод, ни жажда, ни полное опасностей путешествие — ничто тебя не устрашило. Отчего бы это?

— Как и тебе, Эдмунд, — не задумываясь, ответил Парменио, — мне дали важное поручение. И я его выполню.

Де Пейну хотелось забросать его вопросами, однако он вспомнил, как генуэзец заботился о нем в Аскалоне.

— Как бы то ни было, — Парменио увлек Эдмунда дальше по дорожке, — пришел некто и желает видеть тебя. Сказал, что будет говорить лишь с рыцарем-тамплиером.

— А где Майель?

— Куда-то отправился по поручению Беррингтона, — в голосе Парменио прозвучала насмешка. — И упреждая твой вопрос, сразу скажу, что наш достойный магистр и прекрасная Изабелла снова обедают в Вестминстере. Наш король покорен ими. — Он усмехнулся. — В особенности прелестями la belle dame . [110] Прекрасной дамы (фр.) . Ах! — притворно вздохнул он. — На какие только печали и горести обречены вдовцы, верно, Эдмунд? — Он резко развернулся на каблуках и повёл де Пейна назад, на орденское подворье. По выложенному каменными плитами коридору они прошли мимо бесконечных келий, подошли к холлу, здесь Парменио на минуту остановился.

— Да, кстати, — прошептал он, обернувшись через плечо, — она снова здесь, твоя тайная обожательница.

Де Пейн в бессильном раздражении закрыл глаза. Последние несколько дней у главных ворот подворья постоянно видели молодую женщину. Привратники утверждали, что она куртизанка, из очень дорогих. В этот раз она подошла к Парменио и попросила свидания с де Пейном.

— Так что? — спросил генуэзец.

Де Пейн открыл глаза.

— Понимаешь, — Парменио улыбнулся, — она не хочет говорить ни с кем из тамплиеров, только с тобой!

— Придется ей обождать. А это кто такой?

Человек, ожидавший его в холле, при их появлении поднялся. Де Пейн жестом велел двум орденским сержантам отойти подальше.

— Слушаю, — сказал он.

Незнакомец был совсем молодым человеком с открытым честным лицом. Он был гладко выбрит, одет в чистую темно-зеленую рубаху до колен и коричневые штаны в обтяжку, заправленные в мягкие начищенные сапоги. На плечах — плащ с капюшоном, который был сейчас сдвинут и открывал песочного цвета волосы.

— Я говорю на норманнском французском, — голос у незнакомца был тихий, а манера речи выдавала человека образованного. — Служу писарем в лондонской ратуше, зовут меня Мартин Фицосберт. — Он облизнул пересохшие губы и показал запачканные чернилами пальцы.

— И что же нужно тебе, писарь?

— Хочу получить награду за живого Генри Уокина, хотя бы часть награды.

— Что?

— Послушай, — быстро заговорил Фицосберт, — всему городу известен королевский указ. Я служу в ратуше. Помогаю переписывать распоряжения о публичном розыске преступников, это случается довольно часто. — Он развел руками. — Мы, писари, сразу чуем, на чем можно быстро разбогатеть. У палат шерифа толпятся ловцы удачи и профессиональные охотники на воров. Они вращаются в тех же гнусных кругах, что и их добыча: среди бродяг, закоренелых попрошаек, всевозможных мошенников, разбойников, церковных татей, ночных грабителей и прочих тёмных личностей. — Он перевел дух. — Лучший в Лондоне охотник на воров — Мортеваль-валлиец. Сегодня после заутрени он пришел в канцелярию суда. Говорит, что ему что-то известно о Радиксе Маллоруме.