Мортеза Каземи - Страшный Тегеран

Она была в лимонно-желтом платье, сшитом по последней тегеранской моде, в шелковых чулках такого же цвета и в лакированных туфельках. Волосы ее были по-европейски закручены на затылке. Бледность начинала сменяться прежним румянцем. Видно было, что раны ее заживали...

При виде Фероха румянец ее стал еще ярче.

— Вы нас совсем забыли, ага, — сказала она. — Вот уже пять дней, как мы вас ищем. Сколько раз посылали к вам, но там сказали, что вас нет.

Ферох ответил:

— Да я уже говорил вам, что мне нужно было ненадолго уехать.

И, чтобы переменить разговор, спросил:

— А где сэркар-ханум и ага? Надеюсь, что все благополучно... Здоровы?

По грустному и мрачному лицу Фероха Эфет поняла, что с поездкой, о которой он говорил, было связано какое-то дело, и что дело это не удалось. Она чувствовала, что за эти дни с Ферохом что-то случилось, и поняла, что он нарочно перешел на другую тему, чтобы отвлечься.

Глядя в лицо Фероху, Эфет сказала:

— Отец занят счетами по имению, а мама возится по хозяйству. Прислали меня, чтобы вам одному не было скучно.

И, помолчав, добавила:

— Не нужно, ага, ничего скрывать от меня. Я по вашему лицу вижу, что за эти два-три дня с вами произошло что-то важное. Может быть, и мне будет позволено это знать?

Фероху и без этого хотелось поделиться с кем-нибудь своим горем: может быть, отойдет от сердца эта тяжесть. А тут Эфет — кому, как не ей, рассказать об этих несчастьях? Кто, если не Эфет, может понять и посочувствовать? Ведь она его сестра. Кто еще, кроме сестры, может так же внимательно отнестись к горю брата?

И Ферох, не стесняясь, рассказал ей в нескольких словах о своей любви к двоюродной сестре и о том, как его разлучили с ней, чтобы отдать другому, а потом и о событиях последних дней.

Слушая его рассказ, Эфет то краснела, то бледнела. Потом волнение ее сменилось тихой задумчивостью.

Что было с сердцем Эфет? На это нетрудно ответить. Она тоже любила Фероха. Бедняжка мечтала о нем, мечтала о том дне, когда любовь Фероха вознаградит ее за все горе, что ей причинил Али-Эшреф-хан.

Увы, это были пустые мечты. Она, как выражаются европейцы, «строила замки в Испании»... Ферох любит другую и не может смотреть на нее иначе, как на сестру.

Ей было грустно. Но чистое сердце ее было готово довольствоваться и этим.

«Я его сестра, — говорила она себе, — и я должна помочь ему в любви. Он спас меня. Теперь я принесу себя в жертву и попытаюсь помочь ему соединиться с той, которую он любит».

И, взглянув ему в глаза, Эфет сказала:

— Значит, ага, мы оба с вами несчастны. Ну, что же, не будем отчаиваться. Не всегда же мир будет оставаться таким!

И она предложила Фероху скорее указать ей, что она может для него сделать, чтобы целиком посвятить себя этому делу.

Ферох сказал, что он считает самым важным сейчас заняться Джавадом и первым долгом узнать, какая судьба его постигла. Что же касается Мэин, то он и хотел бы, да не может ничего сделать, так как ему нельзя сейчас даже пойти туда узнать о ее положении и нельзя ничего послать.

Подумав, Эфет сказала:

— Ну, это-то совсем легко. Завтра я узнаю о ней все и дам вам знать.

Ферох сказал:

— А что касается того человека, то я сегодня же пошлю одному из моих друзей в Исфаган телеграмму и попрошу сообщить мне обо всех его действиях за последнее время.

Эфет вспыхнула. Ей причиняло боль даже простое упоминание об этом человеке.

Она только тихо сказала:

— Ну, что же... Только если можно, сначала позаботьтесь о Джаваде.

— Делу Джавада это нисколько не помешает. Я начну оба дела вместе.

Было одиннадцать часов утра. Ферох хотел уходить, но Эфет сказала:

— Сидите. Вы еще не виделись с отцом и с мамой.

Скоро появился Р... эд-довлэ, которого вел под руку пишхедмет, а потом и мать Эфет. Оба они были страшно рады Фероху.

Посидев немного и поговорив о том о сем, Ферох стал прощаться, но тут все трое запротестовали и настойчиво потребовали, чтобы Ферох остался обедать.

Р... эд-довлэ говорил:

— Я знаю, что вы думаете: они старики, небось живут по старинке и не признают европейских обычаев. Ошибаетесь. Здесь вы можете, как у себя дома, сидеть за столом, есть ножом и вилкой и разговаривать во время обеда.

И он засмеялся.

Ферох поневоле остался.

Через полчаса обед был кончен. Но пришлось сидеть еще. Через час, наконец, Ферох выбрался, условившись с Эфет, что она как можно скорее займется его делом, и получил обещание, что она завтра же выяснит все, что произошло с Мэин.

Он решил направиться к Ахмед-Али-хану на почтовую станцию.

Ему повезло: Ахмед-Али-хан был в учреждении.

Встрече с Ферохом Ахмед-Али-хан очень удивился. Он знал, впрочем, что Ферох должен был быть уже в Тегеране, но удивлялся, как Ферох мог оторваться от своей любимой. Поглядев на Фероха, он сообразил, что с ним стряслась беда, и принялся расспрашивать, в чем дело. Поблагодарив за участие, Ферох рассказал, как Ф... эс-сальтанэ узнал о бегстве дочери, как он отобрал ее и как увезли Джавада.

— Я не могу успокоиться: из-за меня будут мучить этого несчастного.

Ахмед-Али-хан сказал, что, по его мнению, с Джавадом могло произойти одно из двух: или Ф... эс-сальтанэ держит его дома, что мало вероятно, или передал его полиции, и тогда его, наверное, бросили в тюрьму.

При слове «тюрьма» Ферох вздрогнул; он сказал:

— Джавад, бедняга, предчувствовал.

— Во всяком случае, — сказал Ахмед-Али-хан, — мы можем сейчас справиться в полиции.

Подойдя к телефону и позвонив в назмие, он вызвал начальника канцелярии и попросил его оказать дружескую услугу: справиться в списках арестованных, не был ли вчера занесен туда некий Джавад.

— Если там, мы сейчас будем знать, и ты можешь подумать о его освобождении.

Через несколько минут зазвонил телефон. Ахмед-Али-хан поднял трубку. Затем, кинув в трубку: «Благодарю вас... мерси... вы очень любезны», он повернулся к Фероху.

— Бедняга Джавад там. В тюрьме номер один. Пока еще его не допрашивали.

Дико прозвучали в ушах Фероха эти слова: «в тюрьме номер один». Тюрьма номер один — для Джавада!

По сути дела ничего странного в том, что Джавада посадили в тюрьму, не было. В этой стране, в эту самую тюрьму номер один сажают даже участников освободительного движения и подвергают их тысячам всяких пыток и издевательств.

Ферох не мог ждать. Простившись с другом, он помчался домой: надо было все обдумать.

Четыре часа думал Ферох — и ничего не придумал. Он уже отчаялся, что ему удастся законным путем доказать невиновность Джавада: именно закон в этой стране не имел никакого смысла.

В тот вечер ему так и не удалось придумать ничего подходящего. Утром, когда он сидел у себя во дворе и строил планы освобождения Джавада, вдруг отворилась калитка и во двор вошла незнакомая ему женщина в черной чадре.