Мария Фагиаш - Танец убийц

Старость и отсутствие иллюзий имеют свои преимущества. Человек становится невосприимчив ни к лести, ни к подкупу или угрозам. Ему в этом случае терять нечего, кроме жизни, а потому не стоит идти и на самый малый компромисс.

Перед тем как объявить себя готовым принять всю тяжесть короны, он с научной педантичностью изучил всех личностей и все формы правления, которые могли бы вместо него и вместо монархии быть полезными для Сербии.

При других обстоятельствах он предпочел бы республиканскую форму правления, но по зрелом размышлении с тяжелым сердцем отбросил эту идею. Демократия была бы для сербов тем же, что заряженная винтовка в руках мальчишки, — им недостает и умения и дисциплины, чтобы обращаться с этим; сначала они должны преодолеть свою склонность к правлению кланов и кровавой мести, научиться решать свои политические разногласия не стрельбой, а путем народного голосования.

Если следовать традиции, королем должен быть избран его старший сын Георгий, а его, Петра, до совершеннолетия сына следовало назначить регентом. Петр любил этого сына сильнее, чем младшего, и больше, чем дочь, потому что к этой любви примешивался страх и сострадание. Кровь ужасного Черного Георгия текла в жилах сына точно так же, как и в его собственных, но Георгий был к тому же еще и внуком Никиты, а две такие наследственности не обещали ничего хорошего для юноши, который еще в детстве был своенравным и неуравновешенным.

Сам Петр родился спустя двадцать семь лет после убийства Карагеоргия и относительно дедушки, этой, пожалуй, наиболее противоречивой личности в истории Сербии, не строил никаких иллюзий. После довольно скромного начала в качестве пастуха и капрала в австро-венгерской армии Карагеоргий вдруг обратил на себя внимание как героический предводитель восстания против турок в 1805 году. Это был полубог и чудовище. С одной стороны, полководец, государственный деятель и создатель современной Сербии, а с другой, он собственной рукой отправил на тот свет сто двадцать пять человек, в том числе своих отца и брата, затем трусливо бросил дело Сербии на произвол судьбы и, в конце концов, стал несчастной жертвой заговора, который замыслил и осуществил другой бывший свинопас, ставший государственным деятелем, — Милош Обренович.

Петр не испытывал никакой гордости за основателя династии, гораздо больше он опасался вреда, который может причинить будущим поколениям Карагеоргиевичей наследственность предков. Это стало его идеей фикс — выискивать у себя и своих детей малейшие признаки душевного расстройства, которое являлось причиной совершения Георгием, покрытым славой героических дел, самых ужасных преступлений. К огорчению Петра, у его сына Георгия наблюдалась большая склонность к таким проявлениям. Еще в детстве у него бывали приступы слепой ярости, при которых он рычал и выл, как запертый в клетке дикий зверь. С возрастом, казалось, такие приступы происходили реже, и теперь, когда ему было четырнадцать, сообщения из Пажеского корпуса в Санкт-Петербурге позволяли сделать вывод о том, что он ведет себя как обычный живой мальчишка, внезапно попавший в условия жесткой воинской дисциплины. Это в известной степени обнадеживало.

Александр, младший сын, невзрачный, малопривлекательный ребенок двенадцати лет, никогда не давал отцу повода для беспокойства, но и не подавал больших надежд. Петр чувствовал, что он должен подождать до совершеннолетия обоих сыновей, прежде чем сможет одному из них передать трон. Его брат Арсен и кузены Божидар и Алексис, трое взрослых мужчин клана, были, если не считать нескольких несущественных особенностей, вполне нормальными — настолько, насколько может быть нормален человек в изгнании, над которым к тому же висит смертный приговор.

Из этих трех — все они жили в Париже — Петр считал наиболее подходящим для общения Божидара. Он, по крайней мере, нашел свое место, не играл в балканского князя, вел себя адекватно, в то время как, например, Алексис во всякий день радел о том, чтобы подчеркнуть значительность своего происхождения.

Он женился на богатой американке и рассчитывал с помощью ее денег убрать Петра с дороги, тем более что пришло время, как он считал, для возвращения на трон династии Карагеоргиевичей. Петр охотно уступил бы ему трон, не будь этот Карагеоргиевич таким ослом. В принципе он был безвреден и скорее порядочен, но по-детски тщеславен, не имел собственного мнения и легко поддавался чужому влиянию.

Что же касалось его собственного брата Арсена, то это был просто-таки второй Милан, но без обаяния и блеска того Обреновича. Его эскапады давали пищу для городских сплетен, но не в салонах, а в борделях и кафе художников. После развода со своей русской женой он жил с одной увядающей парижанкой, которая явно демонстрировала тщеславное желание стать второй Драгой Машиной.

Но решению Петра выступить претендентом на трон больше всего способствовало жгучее презрение, которое он питал к бывшему тестю, князю Никите фон Монтенегро.

За годы, проведенные в Цетинье, Петр имел немало возможностей наблюдать манеру поведения этого циничного и самого бессовестного человека из всех, когда-либо сидевших на балканском троне. Он удивлялся наивности и ограниченности жителей Монтенегро, одного из диких примитивных сербских племен, и не мог понять, почему они терпят этого человека как своего владыку.

До своего приезда в Цетинье Петр считал просвещение той волшебной лампой Аладдина, которая освещает не только ее владельца, но всех других, с кем он общается. В случае с Никитой это никоим образом не подтверждалось. Ученый и поэт, автор многих драматических произведений в стихах, он был, вероятно, более образован, чем большинство европейских князей, однако делал все, чтобы оградить свой народ от образования, словно от какой-то заразной болезни. Если бы он не родился князем, то стал бы наверняка одним из самых великих авантюристов, мошенником гигантского масштаба, которого полиция безуспешно преследовала бы всю жизнь. Как потомок двухсотлетней династии Петровичей-Ньегошей [88] Петровичи-Ньегоши — династия в Черногории в 1697–1918 гг., получившая название от племени негушей. Ее первые представители были митрополиты, объединявшие духовную и светскую власть. Основатель династии — Данило, правивший в 1697–1735 гг., активизировал борьбу с Турцией и установил политические отношения с Россией. Другие представители: Савва (1735–1781); Петр I (1781–1830), при котором Черногория добилась фактической самостоятельности; Петр II (1830–1851), не только государственный деятель, но и поэт; Данило (1851–1860), провозгласивший при поддержке России Черногорию княжеством и завершивший ее преобразование в светское государство; Николай (1860–1918), при котором произошло международное признание независимости Черногории, ее территориальное расширение, после чего Николай объявил себя королем (1910). Ньегоши были отстранены от власти Великой народной скупщиной (1918), объявившей о присоединении Черногории к Сербии. (Примеч. ред.) , он считал себя вправе претендовать на сербский трон. С неослабевающим вниманием Никита следил из своего одинокого горного гнезда за политическими событиями в Европе — и немедленно садился в поезд, когда полагал достичь своих целей через личные переговоры с каким-либо западным государственным деятелем или монархом. В то время как другие балканские князья прилагали все усилия, чтобы соответствовать западным манерам и одежде, он появлялся перед обществом в шароварах и жилете с вышивкой, как симпатичный старый пастух, чье крестьянское равнодушие не могли поколебать ни роскошь царского двора, ни требования элегантного общества французской Ривьеры.