Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга первая

Мне надо было повернуться и уйти. Я так и сделал бы, будь на ее месте кто-нибудь другой. Но Парвин властно и в то же время очень просто заворожила меня своей ослепительной красотой и неожиданной простотой, что я не мог двинуться с места. Должно быть с очень глупым видом я наслаждался, глядя на нее, и думал: «Зачем смеешься надо мной, ханым? Неужели так занятно потешаться над рябым? Зачем ты показываешь свое пренебрежение ко мне смехом и улыбкой? Скажи лучше, что не нравлюсь я тебе! Ты никогда не сможешь меня полюбить. И не только потому, что я некрасив. И другая пропасть разделяет нас. Ты богата, а я бедняк, каких в Боджнурде сотни и тысячи…»

— Работаешь конюхом, Гусейнкули? — спрашивает Парвин.

— Да, ханым, главным конюхом. Что вас интересует еще, спрашивайте, пожалуйста. Мне некогда. Спешу домой.

— Ой-ой!.. Гусейнкули! — слегка нахмурилась Пар-вин. — А Мансур мне сказал, что ты вежливый юноша!

— Мансуру надо верить, он может быть и прав, ханым. Но бывает так… у меня сегодня пропало настроение быть вежливым, — говорю я.

— Очень жаль. Почему же, Гусейнкули, скажи?

— Потому, что я видел, как живут богатые в Каргузаре. Теперь понял, кто я есть для них. Я голодранец на побегушках. Я — их раб. Вы тоже небедная, ханым…

— Да, я небедная, — тяжело вздохнув, согласилась Парвин. — Но разве я чем-нибудь обидела тебя, Гусейнкули? Наоборот, я давно хотела познакомиться с тобой. Мне

Мансур много говорил о тебе. Сегодня он сказал, что ты, Гусейнкули, ушел из Каргузара и хочешь найти работу, где бы тебе платили деньги. Это правда?

— Да, ханым. А что же в этом плохого. Разве я не достоин, чтобы мне платили за труд?..

— Да нет же, я не об этом. Мне хочется чтобы тебе платили, Гусейнкули. Хочешь, я тебе найду работу?

— Вы не шутите, ханым?

— Как можно шутить в таком деле.

— Ханым, если вы найдете мне работу, я всю жизнь буду молиться за вас…

Я и не заметил, как подошла тетя Хотитджа.

— Ой, тетя, добрый день! — подскочил я к ней. — Давайте-ка вашу сумку. Вы устали? Я помогу…

— Не надо, не надо, — отстранила меня тетя. — Пойдем, Гусо-джан, в комнату, сладким угощу тебя. Может быть и ты, доченька, хочешь персиков? Ух и персики я купила! Нигде больше нет таких ароматных!

— Спасибо, дорогая тетя, я побуду здесь, — тихо ответила Парвин. На лице ее горел румянец, она чего-то смущалась.

Когда мы с тетей вошли в комнату, она сказала:

— Милая девушка. О чем ты с ней разговаривал?

— Обо всем, тетечка. Вернее, я молчал, а она говорила. Так просто и сердечно со мной говорила, что я почувствовал себя таким же богатым, как она! Парвин-ханым пообещала найти мне работу.

— Она такая… Поможет.

Через полчаса, когда я вышел от тети, глаза мои, против моей воли, стали отыскивать Парвин. И я увидел ее. Она стояла у калитки в сад. Я помахал ей рукой. Парвин негромко крикнула:

— Гусейнкули, заходи в пятницу. Буду ждать! Приходи-и!..

— В пятницу? для чего-то переспросил я. — Обязательно зайду, ханым. До свидания. Приду-у!..

Всю дорогу я думал о ней. Мне виделось в ней что-то волшебное. Через силу покидал двор, мне не хотелось уходить. Все время мне чудилось, что я забыл там что-то важное, Шел — опять думал о Парвин. А сердце, бедненькое, во мне стучало так, что я мог задохнуться от нахлынувшего чувства. Не покидай меня, счастье!

Вечер. Семья собирается к столу. Пришла мать и принесла полную тарелку плова, а впридачу три теплых лепешки. Сестренки бросились к маме с объятиями и поцелуями. Не каждый день в доме бывают такие лакомства. Отец пришел тоже не с пустыми руками. Он купил баранью «коллопочу» — лакомый набор; голова, ножки, требуха, легкие, Бывает наваристой коллопоча. Мы дружно налегли на плов. Пока доедали, пили чай, и наша коллопоча успела свариться. Давно у нас не было такого изысканного ужина.

— Всемогущий аллах, спасибо, что досыта накормил моих детей сегодня! — встав на колени, молится мать. Отец подозрительно, сквозь прищуренные веки, глядит на нее и отворачивается. Мать замечает это, закончив молитву, говорит ему:

— Ло! Если б ты тоже старательно делал намаз, мы бы так не страдали!

— Ах, душа моя! Давно я заметил: ты благодаришь аллаха за то, что он накормил твоих детей, а обо мне забываешь. В следующий раз скажи ему и обо мне, кочек.

Отец смеется, передразнивает маму, мне это не нравится. Пока я еще верю, что аллах существует, где-то обитает, еще не вылетела дурь из головы, какую вбил туда киштанский ахунд — учитель. Мне неприятно слышать, как ворчат друг на друга родители.

— Мама! Хотите по секрету сообщу вам важную новость?

— Новость?

— У тёти Хотитджи я познакомился с Парвин-ханым. Она пообещала найти мне доходную работу.

— Дай бог ей здоровья и счастья! Она такая добрая и простая! — горячо отзывается мать. — И красотой наделена… Точь-в-точь — райская птица. Если пообещала найти работу, может, сделает…

Через два дня, в пятницу, вновь иду к тете. На душе тревожно. Не знаю, теряюсь, как мне говорить с Парвин. Сумею ли я справиться с собой? Неужели опять растеряюсь, буду стоять, как истукан? С этими беспокойными мыслями я захожу в дом тёти.

— Здравствуйте, тетя Хотитджа! А где Мансур?

— Мансур теперь учится у кузнеца. Утром он ушел на работу, Гусо!

— Ох, это здорово! Я тоже люблю кузнечное дело. Когда куют железо, оно брызжет красными искрами!.. А может, и меня примут учеником к кузнецу?

— Нет, родной Гусейнкули! Парвин попросила бабушку… Умоляла ее, настаивала… Ты теперь будешь почтальоном, тебе за работу будут платить шесть туманов в месяц. Вот возьми! Здесь пять туманов. Купишь себе чарыки. Деньги Парвин передала!

Схватив деньги, не помня себя от радости, я бросился к двери.

— Эй, погоди, не убегай! Сейчас я ее позову! Она хочет с тобой поговорить.

— Моя родненькая тётя, может не надо ее звать? Мне стыдно перед ней. Я не могу промолвить слова. Скажите, я готов стать ее рабом, тетечка, только не зовите сейчас, тетечка-джан, прошу вас!?

Я, как угорелый, выскочил из комнаты и помчался к почтовому отделению, оформляться на работу. Ха-хо!.. Почтальон! В кулаке сжимаю пять туманов. Столько денег в руках у меня никогда еще не бывало. Скорей, скорей на почту! А потом покупать красивые чарыки. Такие, чтобы перед людьми не было стыдно… Лучшие чарыки куплю. Пусть люди завидуют.

На следующий день почтовый чиновник выдает мне кожаную сумку, пачку газет и писем. Доверие какое! Другой чиновник, зовут его Ахмед-хан Ансари, торжественно прикрепляет к моей форменной кепке значок-герб. На нем солнце и лев. Ахмед-хан Ансари подает мне бумагу, ручку и заставляет написать расписку на десять туманов. Я пишу и получаю на руки эти большие деньги. Они предназначены на деловые расходы, и за них я должен потом отчитаться.