Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга первая

— На сегодня все. У кого есть вопросы? Кому чего непонятно? Смелее, про все можно спрашивать и говорить. У нас можно.

Если не было вопросов, учитель сам заводил острый разговор про наше безрадостное житье-бытье. Я обычно покидал класс самым последним. Не хотелось уходить. У меня было такое чувство, будто я нашел именно то, что так долго искал. Это был живительный родник.

На следующем занятии Ареф. рассказывает о поэме Фердоуси «Шах-намэ…»

— Господин учитель! Правда ли, на плечах у Зохака выросли два змея и будто бы питаются они его мозгом? — спрашивает Ахмед.

— Если посмотреть на картинку, то получается так. Но великий поэт сказал тут другое. Фердоуси в образе змей изобразил чужеземных поработителей и своих грабителей. Эти гады сосут народную кровь.

Снова вопрос:

— А, правда, что Дорофше Кавэян хранится в персидской сокровищнице?

— Дорофше Кавэян — гордость персидского народа. Тысячи лет прошло, но люди помнят своего полководца, кузнеца Кавэ. Вспомните-ка, кто знаком с поэмой, как он привязал к палке кожный фартук, и этот фартук стал знаменем — Дорофше Кавэян. Под этим знаменем повстанцы, во главе с Кавэ, разбили силы кровавого Зохака.

— Интересно, какой нации Кавэ? Не курд ли он? — Про это спрашиваю я.

— Персия — государство многонациональное, — отвечает Ареф. — И каждая нация с полным правом может назвать кузнеца Кавэ своим.

Меня окрыляют эти слова, я горд за своего предка. Светлеют лица и других учеников. Такая вселяется решимость в каждого, кажется, дай команду и эти люди пойдут в бой. Жалко, что нет легендарного кузнеца. Я думаю о нем и вдруг… начинаю сравнивать Кавэ с учителем Арефом. Смотрю на учителя и все больше утверждаюсь в правильности своего сравнения. Ну-ка, а ведь есть сходство. Ареф сумел бы повести за собой людей? О, конечно, за таким человеком пойдут люди на самое опасное дело, ради своего счастья. Я уверен в этом.

— Борьба за свободу — это и есть настоящая народная наука! — разносится его чистый, сильный голос. — Это — единственный путь к счастью!..

Утром — снова в Боджнурд.

Иду. У подножия травянистого холма Пальмиса, над родником сидит пожилой мужчина. На коленях у него маленький дикий козленок. У меня защемило сердце. Бедный малыш, только ходить научился и уже лишился матери.

— Здравствуйте, апо мерген! — поприветствовал я охотника.

— Здравствуй, парень!

— Апо мерген! Как удалось поймать такого маленького?

— Пе-е, разве мало способов ловли?

— А где мать козленка?

— В барбарисовых кустах, смотрит, наверно, на сынка. Далеко не уйдет…

— Его убьют? Сколько же мяса в этом малыше?

— На сегодня хватит семье, а завтра аллах пошлет добычу побольше.

— Апо, неужели, не жалко отнять у матери и зарезать такого маленького?

— Э, я вижу, ты глупышка, а не парень! В твоих годах и я был добряком и щедрым, но нужда лишила меня этой щедрости. Ты жалеешь козленка, а тебе не жалко моих четверых детей? Они сидят голодные, ждут не дождутся меня. Я слышу их голоса: «Есть… умираем… есть хотим!»

— Апо-джан, я понимаю, но козленок совсем маленький! Воробышек, а не рогаль. Пусть подрос бы хоть немного? Вот вам четыре крана, отдайте мне козленка.

Охотник резко встал, выпрямился, сурово посмотрел на меня, будто я оскорбил его. «Рассердился», подумал я, но ошибся.

— На, — тихо сказал он. — Пусти чертенка!.. Вон там, в кустах, его мать. Э-эй!

Я протянул ему деньги. Он оттолкнул мою руку и, кажется, на этот раз, действительно, оскорбился:

— Но, не дури, парень! — И зашагал своей дорогой.

— Хаде-хафез [9] Хаде-хафез! — с богом оставаться. , дядя мерген!

— Хаде-хамра! [10] Хаде-хамра! — шагай с богом.

Я прошел должно быть половину фарсаха и вдруг под кустом около Пальмиса, шагах в десяти от себя увидел сердито, завитую в клубок тиромар. Сердце у меня похолодело, волосы встали дыбом. Я отпрянул в сторону. Что делать? Бежать? В детстве научил меня отец, как быть при встрече с такой гадиной. Мигом я снял сумку с плеча, что бы быть готовым к поединку. Змее не понравилось, что я остановился. Вид ее стал еще страшнее, шипит, жалом поводит, вот-вот бросится. Ну, что ж, давай бросайся. У меня тяжелая ореховая палка. Главное — не промахнуться! Стою, напружинясь, без движения, не отрываю взгляда от гадюки. Вся сила и внимание у меня сосредоточены для схватки. Отступать нельзя. Малейшее движение — и змея бросится, ужалит. Чуть-чуть я пошевелился, и она ринулась, еще бы миг… Я встретил ее на лету палкой. Удар!.. Она отлетела шипя, извиваясь, в сторону. Не давая опомниться, я еще раз ударил, потом еще… Схватил камень и размозжил гадюке голову.

Бой выигран, но я все еще с дрожью оглядываюсь. Иду по тропинке, напряженно смотрю под ноги и по сторонам: «Не затаилась ли где-то еще такая тиромар? Ох, ты тварь! Ведь я волка не боюсь, а ты напугала!»

С трудом успокаиваюсь. Поднявшись на вершину горы, увидел Боджнурд, с его сверкающим «Айнэ-ханэ» — дворцом правителя.

На вершине горы Имамверды у меня, как всегда, последняя передышка. Сижу, смотрю вниз, но вижу перед собой не дома и улицы, а жизненный путь, пройденный мной. Вспоминаю те тревожные, бездомные дни, какие мы перенесли по прибытии в Боджнурд. Но, слава аллаху, разметало черные тучи, и засияло голубое небо! Я стал работать пастухом… Где теперь мой друг Рамо? А повар? Молодец, научил меня говорить по-фарсидски. А Парвин ханым? Ох, солнце мое, Парвин! Как ты ко мне добра, как ты хороша! Ты не похожа ни на одну из капризных и кичливых богатых девушек! Ты настоящее счастье, Парвин!

Незаметно для себя я с головой погрузился в воспоминания и так увлекся, что спохватился только у городских ворот.

Оказывается, я уже спустился с горы Имамверды!

Вечером весело рассказывал матери и сестренкам о своих приключениях в дороге. Вертлявые девчонки накинулись на меня с объятиями и поцелуями, невозможно отбиться. В их глазах я был сказочным героем.

— А козленок нашел свою маму?

— Сразу нашел! Я пустил его в кусты, где поджидала мать!

— А ты расцеловал козленочка?

— Да как же такого маленького не расцеловать?

— В другой раз я нарву травки и дам тебе, Гусо-джан. Как встретишь того козленка, то обязательно покорми его! И еще конфетку дам. Ладно?

— Травы там много… А конфеток козленок не ест. Лучше мне давай.

Мать говорит:

— Твой добрый поступок, Гусо, отвел от тебя смертельное жало змеи. В тот самый момент, когда змея набросилась на тебя, коза и козленок обратили свой взор к аллаху, чтобы он послал на помощь тебе ангелов!

— Наверно это так и было, мама. Я слышал, как ангелы шелестели крыльями. Кроме того, на всякий случай, у меня была в руках крепкая чабанская палка.

Что и говорить, мои подвиги в горах заслуживают похвалы, прямо — геройские. Не пойти ли к Парвин-ханым, рассказать обо всем, похвастаться. Кстати, хороший повод для встречи. Главное, не растеряться. Надо говорить так же смело, как говорит Ареф. В самом деле — чего я боюсь? Почему я перед ней теряюсь? Мало ли, что она богатая! Вот возьму и буду разговаривать с Парвин, как с любой простой курдянкой…