Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга первая

— Будем знакомы… Перед вами учитель Ареф, — вежливо произнес тот.

— О! Я давно знаю ваше имя, учитель… А встречаемся в первый раз! — искренне обрадовался Ходоу и продолжал: — Записку получил вашу, почтальон принес…

В это время из комнаты вышел еще один чернобородый с мудрым лбом и осторожным взглядом.

— Знакомьтесь, господин Дадаш… Это тот самый Ходоу, о котором я вам говорил…

— Хорошо, — отозвался Дадаш. — Теперь давайте сядем и поговорим немного о деле. Когда Ареф и Ходоу опустились на палас, Дадаш спросил: — Сколько в вашей группе воинов, дорогой Ходоу?

— Пока мало… Но завтра будет больше… Каждый день приходят парни из сел…

— Значит, все правильно, — сказал и улыбнулся Дадаш. — В Тегеране не зря говорили: народ за Ходоу-сердаром пойдет…

— Ах, какой из меня сердар? — смутился Худайверды. — Я никогда никем не командовал. А если и идут люди ко мне — так это по старой дружбе. У меня ведь друзей много!

Дадаш и Ареф весело рассмеялись. Что может быть еще лучше, когда люди по старой дружбе объединяются?

— Да, да — мы не ошиблись, — твердо сказал Дадаш и посмотрел в глаза Худайверды. — Поручаем тебе объединить и возглавить повстанческие отряды курдов. Пришла пора, дорогой Ходоу, выступить против ханов и их покровителей — британцев, которые терзают нашу страну как борзые беззащитного оленя, а Ахмед-шах, как охотник смотрит на это…

— Истинно так, господин Дадаш, — подтвердил Ходоу…

— Приступать к делу надо немедля ни минуты… Сейчас же, — сказал Ареф и расстелил на паласе карту, украшенную красными кружочками. — Это группы повстанцев, — продолжал он. — Всех их надо объединить в одну…

Прошло два месяца. Снова осень. На грязные тротуары и немощенные улицы падают листья. Миянабадскин базар и площадь перед арком захламлены, воняет нечистотами. О чистоте города никто не заботится. Куда подевались надзиратели его величества? Кому же поддерживать в городе порядок?

— Здравствуйте, господин комендант. Не хотите ли почитать свеженькую газетку? — встречаю я своего опекуна.

— На черта она мне сдалась — твоя газета?! — рычит он. — Чтоб они передохли эти боджнурдские крохоборы!

— Что такое опять случилось, господин комендант?

— Вы, бродяги, только и ждете, чтобы случилось что-нибудь! — не особенно злобно отвечает он, видно, не прочь высказаться, излить наболевшее, — Одна история хуже другой, черт побрал! В Ожгане лошадь у казака увели, опять я виноват. С меня спрашивают, почему прокараулил. В Портане у фарраша винтовку украли. — отвечай. Позавчера возле арка подростки избили Исмаил-фарраша. С меня спрос. Эти сволочи, вдобавок ко всему, записку во двор арка бросили, а в бумажке полное безобразие. Вот что пишут эти слуги шайтана: «Господа боджнурдцы! Убирайтесь от нас, пока не поздно, а то останетесь без штанов!» И в этом виноват, конечно, я! Мне говорят: какой же ты комендант города, если не знаешь, чей это почерк, чьей рукой написана записка?.. Ты представляешь, ишачок, какая наглость?! До чего дожили! Можно подумать, за все это боджурдцы меня золотом осыплют. Никакой пользы нет мне от них! Абсолютно никакой! Когда сидел в арке Самсан, то один туман я получал, а эти крохоборы только оскорбляют! Ай, вообще, когда в поле земля твердая, у пахаря бык быка обвиняет. Да кроме того этот год неважный — год змеи. Подумай, сын свиньи, в такой проклятый год всегда на лошадей болезни нападают, дохнут они безбожно. У казака мерин подох, — крик: «караул, коня украли!»

Должно быть, коменданту очень хочется, чтобы по всей Персии лошади дохли, как мухи. Тогда на него никто не покажет пальцем, что он виноват. Комендант придумывает для меня сказки про дохлых лошадей и врет так откровенно и яростно, что сам своего вранья стыдится.

— Вообще-то, между нами говоря, и воровство в Миянабаде усилилось, — говорит, краснея, он. — У Раиса Туд-жара уже семьдесят лошадей увели. Сейчас расцветает конокрадство, это точно! Пусть меня в навозную кучу закопают живьем!.. Жуткая картина, избавь аллах. Приехал всадник в Портан, зашел за господский дом справить нужду, вышел — коня нет. Много таких случаев, оправиться спокойно не дают. Лег джигит поспать, проснулся — винтовки как не бывало. Дрыхнуть не дают. В Киштане тоже не лучше. Шестого коня у казаков — джик-ик!.. Теперь они не ездят одиночками. Только группами. Говорят, у горы Шахджахан аламаны действуют за милую душу. Ох, как действуют. Поучиться у них надо! Мы, говорят, не воруем, а берем у кого много, чтобы не испортилось!.. Понимаешь, значит, помощь оказывают!..

— Вах-эй! — изображаю я искреннее удивление. — Откуда же они взялись? Может, это не разбойники?

— Аламаны, черт их побери! — рычит комендант, — Еще какие разбойники! Живут, как птицы, дома постоянного не имеют, дом у них на плечах. Командует ими самозванец Ходоу-сердар, пастух бывший. — Комендант заразительно хохочет, вытирая рукавом слезы. — Пастух, говорю, стал сердаром! Овечий пастух. Ей богу, приближается конец света, потоп или землетрясение!

— Господин комендант! Кто же этих смельчаков снабжает деньгами?

— Недавно я ездил в Портан. Там встретился с одним из разбойников Ходоу, с Хусейнша. От него узнал, что всадники Ходоу ездят по десять-пятнадцать человек по тегерано-мешхедской дороге и грабят торговцев. А туда, где Ходоу не бывает, например, в Себзиваре, Нишапуре, — туда он пишет письма с угрозами. Хаджи Касему Ходоу написал: «Многоуважаемый Хаджи Касем, прошу одолжить мне тысячу туманов. Не теряю надежды, что к десятому числу сего месяца получу их. Заранее благодарю, господин! С приветом Ходоу!» Многие получают такие письма.

— Во, как интересно, господин комендант. Ну и высылают они деньги Ходоу-сердару?

— Посмей только не выслать! Кому надоело жить на свете? Наплевать на эти тысячи. Лучше сразу откупиться, чем рисковать жизнью. Деньги найти можно, а другую жизнь не купишь.

— Спасибо, господин комендант, я очень рад беседе. До свидания. Мне надо разнести газеты. Желаю переловить всех разбойников.

Вечером я с таким азартом рассказывал об этом Ахмеду. Друг тянет меня в мечеть.

— Да отстань ты, — отмахиваюсь я. — Там одни старики, какой толк от них!

— Идем скорей, все узнаешь! — торопит меня Ахмед. — Мечеть сегодня полна народа, сам шейх говорить будет!

Мы подоспели как раз ко времени. Только что окончился намаз и на возвышение — мамберу — медленно взошел Шейх-аль-ислам. Огромное вместилище мечети мгновенно охватила гробовая тишина, будто нет здесь ни одного живого существа. Только слышно внушительное покашливание. Это шейх прочищает горло, сейчас начнет говорить.

Заунывно канючит шейх:

— Эй вы, рабы аллаха, выкупите грехи до вашей смерти, ибо на том свете пощады вам не будет. Тела ваши слабые не выдержат вечного всепожирающего огня ада! Эй вы, рабы аллаха! Мы все на этом свете временные гости. Молитесь! Молитесь, пока движется ваша кровь. Ни одна травинка не взойдет, ни один листок с дерева не упадет без согласия и воли аллаха! На небе бог, на земле шах и иные правители! Мятеж против шаха и правителей, это мятеж против бога, пророка и имама! Эи, верующие, не впадайте в грехи и предупреждайте других, чтобы не повторилась трагедия Лута [13] По преданию, бог опрокинул и разрушил город Аут из-за одного грешника. ! В нашем городе появились богохульники, нарушители законов и покоя. Они встали на неугодный аллаху путь, грабят общественное достояние. Будьте же бдительны, истинные слуги аллаха, чтоб не сгореть в огне ада! — Шейх-аль-ислам вещает надтреснутым голосом, видно, что он не уверен в свой проповеди.