Валентин Ежов - Кровавая фиеста молодого американца

Ворвался Панчо Вилья со своим отрядом.

Часть отряда бросилась преследовать колорадос. Сам же Вилья осадил коня. Спешился. Как-то виновато взглянул на Джека.

Часть всадников из его окружения тоже спешились.

Вилья подошел к трупам, снял сомбреро и долго стоял молча. Все стояли молча. Наконец Вилья тяжело вздохнул и тихо сказал, глядя на убитых — на тех, с кем вчера танцевал, с кем до этого ходил в бой.

— Простите, друзья… Я немного опоздал.

Он повернулся к своим кавалеристам и отдал приказ:

— Поднять землю!

Немногие женщины, которые стояли на улице и хранили до сих пор молчание, бросились к убитым, упали на колени, начали вопить, плакать, рвать на себе волосы, и Вилья сказал еще раз:

— Поднять землю! (по-мексикански это значит — похоронить убитых).

И тут Вилья увидел труп паренька, который чистил ему сапоги.

Он подошел к нему, бережно поднял его на руки, прижал к себе, словно сына. Прикрыв глаза, помолчал, а потом сказал Джеку:

— Если бы у меня были деньги, я сделал бы ему памятник из чистого золота.

Он отнес паренька к стене, у которой солдаты начали копать ров, и бережно опустил его на землю.

В городок ворвался еще один отряд кавалеристов. Впереди всех на огромном коне мчался Чава Гонсалес. Его нога были толсто замотаны бинтами. Осадив коня, он спросил:

— Где „Красавчик“?

— Ушел, — ответили ему.

Чава длинно выругался, а затем, подняв руки к небу, взмолился:

— Пресвятая Дева Гваделупская! Помоги мне поймать его!

Вилья, не обращая на него внимания, стоял не двигаясь и только смотрел на своих убитых солдат.

Словно поняв, что ему требуется разрядка, к нему подошел капитан Гино Терека и, улыбаясь во весь свой щербатый рот, негромко сказал:

— Панчо! Говорят, есть хороший бык!

Вилья круто повернулся к нему, долго смотрел в глаза:

— Действительно, хороший?

— Да. Сам Луис Леон спиливает ему рбга.

К майору Чаве Гонсалесу, постоянно сидящему на своей лошади, ибо он не мог ступать покалеченными ногами по земле, подъехал солдат во фраке.

— Чава, они там лежат.

— Сколько?

— Сто сорок шесть.

— Поехали.

В центре импровизированной арены, плотно окруженной зрителями, сидящими на конях, пригнув к земле голову, стоит огромный бык. Франсиско Вилья, матадор Луис Леон и все желающие берут красные плащи и вступают в круг.

К Вилье быстро подходит встревоженный Джек, Он горячо говорит:

— Мой генерал, там, на окраине, майор Гонсалес собирается расстреливать пленных. Это нехорошо, мой генерал!

Вилья с грустной усмешкой посмотрел па него.

— Я никогда не расстреливаю солдат регулярной, армии. Их заставляют служить насильно… А это — колорадос. Ты видел, что они здесь натворили?… Если бедный пеон добровольно идет убивать своего брата — пеона, разве можно такого жалеть? — он отвернулся и пошел к центру арены.

Пустырь на окраине городка. Здесь, у глубокого рва, лежат ничком полтораста голых солдат-колорадос.

Майор Чава Гонсалес смотрит на них, медленно проворачивая барабан револьвера.

Он должен сейчас осуществить кару во имя клятвы, данной им своему замученному отцу: но что-то мешает ему. Тогда Чава вдруг спрыгивает с коня, и чудовищная боль в еще незаживших ногах заставляет его мучительно сморщиться… Бинты, обматывающие его ступни, начинают постепенно пропитываться кровью, а Чава, ступая вдоль строя лежащих ничком колорадос, стреляет им в затылки, с ненавистью считая:

— Триста сорок один… триста сорок два… триста сорок три…

На арене матадор Луис Леон движется с профессиональной осторожностью, а Вилья, упрямо и неуклюже, как тот же бык, ходит медленно, зато его торс и руки очень подвижны. Вилья идет прямо на разъяренное животное и, сложив плащ, дерзко, хлопает его по морде. Начинается опасная забава.

Но вот бык упирается лбом в спину Вильи, бешено толкает его перед собой по арене.

Вилья изворачивается, хватает быка за голову и, весь обливаясь потом, борется с ним, и тут человек шесть компанерос хватают быка за хвост и оттаскивают его назад, а он ревет и роет копытами землю.

Вдоль шеренги лежащих пленных колорадос шаг за шагом ступает Чава Гонсалес. Бинты на его ногах красны от крови. Видно, с каким чудовищным напряжением дается ему каждый шаг. Но он все равно нажимает на спуск револьвера и считает:

— Четыреста тридцать четыре… четыреста тридцать пять… — и вдруг, больше не выдержав, он падает на землю и, швырнув револьвер, говорит:

— Текильи!

Ему подносят бутылку. Чава только успевает сделать глоток, как снова появляется солдат во фраке и говорит:

— Чава, „Красавчик“ скрывается на асиенде у своей матери!

Отшвырнув в сторону бутылку, Чава кричит:

— Коня!

Солдаты, бережно подняв его с земли, садят в седло.

На импровизированной арене продолжается коррида. В холку быка втыкаются шпаги и даже сабли. Он ярится и ревет, бросается на всех, и снова Вилья хлещет его по морде красным плащом, и снова борется с ним, пока обливающегося кровью быка снова не оттаскивают друзья генерала.

Джек и Гино, все позабыв, наблюдают за этой игрой. Наконец, быка убивают, и Вилья довольно и весело кричит всем присутствующим:

— Можете взять его себе на ужин!

Асиенда и помещичий дом Эллен Аредондо.

В большой зале, где недавно обедал Джек в день ангела хозяйки, теперь за столом сидит важный Чава Гонсалес. Забинтованные — ноги его покоятся на кресле рядом. Здесь же сидят и его младшие братья, также с замотанными тряпьем ногами. Здесь же сидят и его кавалеристы, и пеоны сеньоры Аредондо, и слуги ее. К стенам прислонены винтовки, седла. На полу валяется и прочая амуниция кавалеристов.

А за окном, на дереве, покрытом огромными букетами красных цветов, привязанный за ноги к суку, висит капитан Анастасио Аредондо по прозвищу „Красавчик“… На хорах оркестр играет вальс „Над волнами“.

В залу ввели донью Эллен Аредондо. Потрясенная случившимся, она все равно держалась с достоинством.

Чава Гонсалес при общем молчании долго смотрел на нее и потом сказал:

— Слушай, сеньора, эти люди тебе служили всю жизнь» Сейчас ты будешь ухаживать за ними и подавать им пищут.

Эллен Аредондо с презрением посмотрела на него..

— Нет, брат, ты этого не дождешься!

Чава усмехнулся и стал крутить барабан своего револьвера.

— Тогда я застрелю тебя рядом с твоим сыном.

— Я только этого и хочу, — ответила донья Эллен. — Грязный убийца! Скотина!

— Грязный убийца твой сын. Тебя прокляли всё женищны Мексики за то, что ты родила его…

Он поднял револьвер. Наступило гробовое молчание. Даже музыканты перестали играть. Эллен Аредондо, не дрогнув, с презрением смотрела на Чаву.

— Играть! — крикнул он музыкантам, и снова полились тихие звуки вальса.