Жеральд Мессадье - Человек, ставший Богом. Мессия

Приговор был вынесен заранее! Иосиф посмотрел на сидящих в ряд судей и в очередной раз осознал, что такое несправедливость, та самая несправедливость, которую он усматривал в действиях Ирода. Либо брак, либо тюрьма. Симон предложил обручить Иосифа и Марию, прежде чем они выйдут из судилища. Когда все было кончено, Иосиф повернулся лицом к судьям и повторил слова Иова:

«Еще и ныне горька речь моя; страдания мои тяжелее стонов моих.

О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его!

Я изложил бы пред Ним дело мое, и уста мои наполнил бы оправданием».

Судьи не могли проявить большего равнодушия. Им и дела не было до злобных насмешек и грязных пересудов, с которыми ему придется столкнуться. Иосиф не стал возвращаться в Храм. Его душа наполнилась одновременно печалью и яростью. Единственным утешением ему служило то, что он не допустил, чтобы Симон и Иуда были опозорены, хотя в клевете могут заподозрить и сыновей. Дом Иосифа превратился в храм молчания. Даже когда Иаков, Иуст, Лидия и Лизия пришли навестить отца, они вели себя так, словно выражали ему соболезнование. Мария закрылась в своей комнате. Встретившись с холодными взглядами своих пасынков и падчериц, она все поняла. Единственным человеком, с которым Мария иногда разговаривала, была служанка, старая женщина, сочувствовавшая ей. Иосиф часто думал о девочке, жившей в его доме и носившей в своем чреве ребенка, которому через несколько дней ему придется дать имя. Чувство досады и горечи постепенно угасало. В конце концов, девочка стала игрушкой в руках случая и невежества. Но тайна оставалась. Что знал сфинкс с гладкими щеками о начале всей этой истории? Действительно ли она спала, когда мужчина впустил в нее семя жизни? Действительно ли она не отдавала себе отчета? Иногда Иосиф, когда речь заходила о его женитьбе, исподтишка, принимая унизительные меры предосторожности, следил за поведением своих сыновей, Симона и Иуды. Поджатые губы, подмигивания или недовольные гримасы могли бы послужить подтверждением его подозрений. Но если один из них и лгал, то он был мастером в этом деле.

Разумеется, предстоящее рождение ребенка вызвало любопытство соседей и стало главной темой всех пересудов. Конечно, они обратятся к повитухе, известной сплетнице, чтобы узнать, от кого ребенок. Повитухи знают все. Им доступны все семейные тайны. Достаточно вспомнить, как Ревекка благодаря родинке на правой ноге второго ребенка Ефраима узнала, что отцом младенца был родной брат Ефраима… Иосиф досыта наслушался подобных глупостей, хотя его покойная жена из-за всей святости хранила безмятежное спокойствие, не обращая внимания на слова злобных недоброжелателей. Он решил, что ребенок во что бы то ни стало должен появиться на свет вне стен Иерусалима. У него нашелся прекрасный предлог, чтобы покинуть город, – по всей Палестине был оглашен декрет о переписи. Будучи главой колена, он не мог уклониться от исполнения долга. Его семья была родом из Вифлеема, значит, он отправится туда, чтобы его имя внесли в список.

Мария вскоре должна была родить, хотя никто не мог сказать, когда она зачала. Однако Вифлеем находился не так далеко от Иерусалима, а следовательно, Мария могла выдержать неспешный переезд на относительно небольшое расстояние.

– Следите за домом, – сказал Иосиф сыновьям, – я на несколько дней уеду.

И тогда Иуда, явно встревоженный, спросил:

– А ребенок?

Эти два слова заставили Иосифа вздрогнуть, словно он получил удар кулаком в живот. Между ним и Иудой разверзлась пропасть. На одной стороне находился он сам, на другой – где-то там, далеко, – стоял Иуда с покрасневшими от прилива крови, которая и заставила его задать этот вопрос, щеками. Иосиф ответил медленно, очень медленно:

– Отныне он мой сын и твой брат.

Затем он навьючил осла, приказал служанке, чтобы та увязала вещи Марии, и они тронулись в путь. Мария не произнесла ни слова до тех пор, пока, уже в Вифлееме, не почувствовала начало схваток. Наступала ночь. Иосиф попытался найти комнату в трактире, поскольку при таких обстоятельствах не хотел встречаться ни с кем из своей родни. Но все оказалось напрасно. Время поджимало, и он согласился принять предложение крестьянина, владельца мызы, и переночевать в хлеву, а затем отправился на поиски повитухи.

«Я умру от холода, – подумал Иосиф. – И это к лучшему».

Через минуту повитуха открыла ногой дверь и сообщила, что родился мальчик. Иосиф вошел в хлев и склонился над розовым морщинистым комочком, лежащим на пеленке рядом с Марией. Это был не демон, а маленький человечек.

– Не трогайте его, – распорядилась повитуха.

Нет, у него не было ни малейшего желания это делать! Когда Иосиф повернулся к повитухе, она что-то бормотала. Не то читала молитву, не то заклинала злых духов. Повитуха поспешила уйти, и Иосиф остался наедине с Марией, ослом и волом. Он посмотрел на Марию. Она повернула к нему свое не выражающее никаких чувств лицо. Или, может быть, она сжимала зубы, чтобы сдержать протестующий крик?

– Как ты себя чувствуешь? – ласково спросил он.

Она едва кивнула.

– Ты голодна?

Она не сказала «нет», и он пошел к трактирщику, чтобы купить что-нибудь поесть. Мария немного поела и заснула. А Иосиф изнемогал от усталости. Он лег на солому, вытянувшись всем ноющим телом, и погрузился в сон, смутно вспомнив при последнем проблеске сознания, что не прочел молитву и не благословил ребенка.

Они пробыли в хлеву три дня, затем Иосиф взял на руки тщательно укутанного ребенка и записал его в синагоге Вифлеема. Он назвал мальчика Иисусом в честь первосвященника, внесшего его первенца в реестр, а также потому, что это имя означало «я есмь Сущий» и было современной формой древнего имени Иешуа. Затем он заплатил десятину в пользу Храма. На следующий день он, Мария и ребенок пустились в обратный путь.

Иосиф безукоризненно исполнял все надлежащие ритуалы. На восьмой день после рождения Иисуса он отнес младенца в Храм и вписал его в храмовые списки. После очищения Марии, состоявшегося на сороковой день после родов, он вновь отнес Иисуса в Храм, чтобы представить его Господу. Но без повода он Храм не посещал, хотя и поддерживал добрые отношения с некоторыми священнослужителями.

После того как буря улеглась, Иосиф удивился собственной стойкости. Он часто думал, что умрет от разрыва сердца в те горькие дни, которые предшествовали суду в Храме и следовали за ним. Казалось, что испытание, напротив, только высвободило дремавшую энергию. Как-то раз писец Анна встретил Иосифа на улице и поразился его бодрости и крепости. Девяносто лет, а подвижный, словно мул! Впрочем, и мстительный. Когда одна кумушка с совиным лицом, та самая, которая первой разнесла весть о беременности Марии, развешивала белье в субботу, Иосиф донес об этом служителям Храма, и провинившуюся арестовали и заставили заплатить штраф. Это событие послужило хорошим уроком другим. Впоследствии все, кто раньше позволял себе всласть посудачить о том, кто же настоящий отец Иисуса, прикусили языки.