Валентин Лавров - Катастрофа

В ожидании прихода большевиков все чувствовали себя весьма неуютно. Хотелось не обсуждать экономические проблемы, а подхватиться и бежать на раздутых парусах.

Но вот в зале появился Врангель. Взойдя на сцену, он грозно поднял кулак и крикнул громовым голосом, словно командовал кавалерийским полком:

— Друзья! Не теряйте мужества! Мы отступили, это отступление вызвано стратегическими соображениями! Нельзя держать столь растянутую линию фронта против врагов, намного превосходящих своей численностью. Но подступы к Крыму — броня. Большевики сломают о нее зубы. Слава великой России!

Товарно-промышленники крикнули «ура!» и, вполне успокоенные, стали обсуждать очередные реформы.

24 октября старого стиля газеты опубликовали беседу с генералом Слащевым — тоже весьма успокаивающую, как настойка валерьянки: «Укрепления Сиваша и Перекопа настолько прочны, что у красного командования ни живой силы, ни технических средств для их преодоления не хватит… По вполне понятным причинам я не могу сообщить, что сделано за этот год по укреплению Крыма, но если в прошлом году горсть удерживала крымские позиции, то теперь, при наличии громадной армии, войска всей красной Совдепии не страшны Крыму. Замерзание Сиваша, которого, как я слышал, боится население, ни с какой стороны не может мешать обороне Крыма и лишь в крайнем случае вызовет увеличение численности войск за счет резервов. Но последние, как я уже говорил, настолько велики у нас, что армия сможет спокойно отдохнуть за зиму и набраться новых сил».

Все это оказалось нашим — увы! — столь обычным российским бахвальством!

Прошло всего четыре (!) дня, и Врангель подписал указ об эвакуации из Крыма. Не сумев организовать большевикам отпор, генералы употребили свои стратегические таланты на организацию бегства.

Этот разгром на всех произвел ошеломляющее впечатление — гак он был неожидан.

4

Когда Бунин вернулся после очередной прогулки по Булонскому лесу, Вера Николаевна, встретившая мужа в прихожей, радостно произнесла:

— Ян, а у нас гость дорогой — Оболенский князь Владимир Андреевич!

Оболенский, уроженец Петербурга, был на год старше Ивана Алексеевича. Когда-то их познакомил на одном из банкетов в петербургском ресторане «Вена» академик Овсянико-Куликовский. Князь сразу же понравился Бунину. Почти весь вечер они рассказывали друг другу о себе. Выяснилось, что у них не только много общих друзей, но и много общего и в судьбах.

Как у Бунина, отец Оболенского был весьма колоритной фигурой. Он учился в училище правоведения вместе со знаменитым К.П. Победоносцевым, дружил с ним, хотя не разделял его политических взглядов. Ближе Андрею Васильевичу были его приятели— славянофилы Аксаковы, Киреевские, Кошелев. Отец служил в Калуге, где участвовал в реформе 1861 года и заслужил репутацию нелестную — «крайнего либерала». Был предан и другой пагубной страсти — карточной. Последняя стоила ему дорого — он проиграл почти все свое немалое состояние.

Так что среди богатых Оболенских юный Вова вполне по справедливости считался бедным родственником.

Отец, проигравшись, вскоре умер, оставив вдову и сына один на один с суровой прозой жизни. Владимир поступил в Петербургский университет, где был учеником Д.И. Менделеева и П.Ф. Лесгафта. (Последний завещал свой скелет родному учебному заведению, где он хранится, если не ошибаюсь, по сей день.)

От отца все же осталось некое наследство духовное: неуемная жажда общественной жизни. Владимир Андреевич стал членом I Государственной думы. В вышедшей в издательстве И.Д. Сытина книжечке, посвященной «портретам и биографиям» участников этого народного представительства, читаем: «Князь Оболенский Владимир Андреевич. Родился в 1869 г. Образование получил в частной гимназии Гуревича и в Спб. университете. Служил в министерстве земледелия (1883 г.). Земский статистик Псковского и Орловского земств (1896 г.). Гласный таврического губернского собрания и бывший член губернской управы».

И у Бунина отец проиграл большое состояние в карты, и смолоду Иван Алексеевич тоже служил в Орловском земстве, и тоже статистиком. Более того, именно в Орле в 1891 году вышла его первая книга — «Стихотворения», напечатанная в типографии газеты «Орловский вестник», в которой молодой Бунин работал с осени 1889 года. Работал кем попросят — корректором, автором передовых статей, театральным критиком.

Как же Бунин был удивлен, когда Оболенский сказал ему:

— А я ведь тоже печатался в «Орловском вестнике», в котором память о вас живо сохранилась — как о талантливейшем авторе.

Бунина это заявление растрогало.

* * *

Последний раз они виделись 7 января 1920 года. В тот холодный, с сильным противным ветром день Бунин пришел на набережную проводить друзей, отправлявшихся на пароходе в Болгарию, — Нилуса, Федорова и Оболенского.

Из Варны, после короткого пребывания в ней, Оболенский вновь вернулся в Россию, стал одним из сотрудников Врангеля. (Таких возвращенцев в то время было немало. Недолго побыв на чужбине, они вновь бросались домой — в кровавый омут гражданской войны.)

И вот теперь, увидав Бунина, Владимир Андреевич порывисто поднялся со стула, горячо обнял давнего друга.

Они пили водку, вспоминали Россию.

— Как все-таки произошло крушение белой армии? — допытывался Бунин.

Оболенский неопределенно пожал плечами:

— В канун нашего панического отступления, в канун октября, я побывал у Врангеля. Я высказал сомнение в прочности нашей позиции: «Пусть, Петр Николаевич, как вы говорите, Крым неприступен. Но выдержит ли армия длительную осаду? Ведь в Северной Таврии погибли запасы провианта, а Крым не в состоянии прокормить двухсоттысячную когорту. К тому же, ей просто грозит полное разложение…»

«Нет, я имею точные сведения, что наших запасов вполне хватит до марта».

Бунин удивился:

— Как же так? Ведь я сам читал в газетах более поздние заявления Врангеля, что он и не собирался якобы защищать Крым, в его задачу входила успешная эвакуация армии из Крыма.

Оболенский горестно вздохнул:

— Для меня самого остается загадкой поразительная неосведомленность руководства белой армии о положении в Крыму. Надо только представить, с какой легкостью Красная Армия обошла перекопские и сивашские «неприступные» укрепления! Ведь они действительно, эти укрепления, были отлично оснащены разнообразным вооружением, в том числе и дальнобойными морскими орудиями. Но красноармейцы без всяких затруднений перешли вброд Сиваш. И почти на том же месте, на котором перешли его по льду весной девятнадцатого года!

— Неужели нельзя было за полтора года укрепить берега Сиваша?