Валентин Лавров - Катастрофа

Вскоре Цветков вернулся:

— Впереди нас поезд с матросами. Они нарочно не пущают.

— Черт их возьми, этих матросов! Сволочня проклятая! Неспроста их Ильич не любит. Откуда они взялись здесь?

— Машинист докладывают, что оне вперед нашего с Николаевского вокзалу с товарных путей выскочили. Дезельтиры.

— Задержать! Во что бы то ни стало! С ближайшей станции дать телеграмму.

* * *

Ранним утром, вместо того, чтобы быть в Твери, правительственный поезд прибыл лишь в Малые Вишеры. Самый Главный пассажир мирно вкушал сон. Солнце сквозь легкое молочное марево осветило привокзальные постройки, паровозные дымки, громадный товарный состав, битком набитый вооруженными матросами.

Это и были те самые «дезельтиры», своей волей утекшие из революционного Петрограда. Несколькими днями раньше Дзержинскому пришлось руководить боевой операцией по разоружению этих матросов, количеством более шести тысяч.

Операция завершилась победоносно: матросы ни с кем не хотели воевать, в том числе и с чекистами. Они хотели одного — добраться до своих домов. Большой отряд чекистов без хлопот и выстрелов отобрал у матросов оружие. Репрессивных мер (по распоряжению Дзержинского) принимать не стали — чтоб не вызвать всеобщего бунта.

На сей раз решительно действовал Бонч-Бруевич.

— Пулеметы — на тормозные площадки и на платформы! — скомандовал он.

Гулко застучали «максимы» по каменной платформе, громыхая, выкатывались на железо тормозных площадок.

Тем временем большой отряд, сопровождавший поезд и состоявший из сотрудников ЧК и латышских стрелков, предъявил ультиматум:

— Сдать оружие, из вагона не выходить! Через час двинетесь дальше! Иначе ваш товарняк разнесем в щепки вместе с вами.

Матросы ультиматум приняли. Сдали кой-какое оружие, вошли в вагоны и не выходили до отправки правительственного состава.

Бонч-Бруевич, смахивая рукавом пот со лба, торопливо приказал:

— Товарняк загнать в самый глухой тупик! Пути забить пустыми вагонами!

Распоряжение было выполнено. Только после этого Бонч-Бруевич облегченно вздохнул и потеплевшим взглядом посмотрел на ожившего начальника станции:

— Товарищ, сообщу вам секретные сведения: за нами следуют еще два спецпоезда — с сотрудниками и документами. Оставляю вам в помощь двух бойцов: товарняк ни под каким видом не выпускать двадцать четыре часа! Задание выполните — получите приличное вознаграждение, — Бонч-Бруевич испытующе посмотрел на бедного железнодорожника. — Если же нет…

Тот перепугался, мял трясущимися руками форменную фуражку:

— Они же меня замордуют! По вашему телеграфному приказу я грузовой держу более трех часов! Они ведь били меня, грозили жену изнасиловать…

— А мы грозить не будем, мы — если не выполните приказ, расстреляем! И тебя, и жену. И не вздумай сбежать. Из-под земли вынем. И семью твою!

Понуро опустив голову, болтая по воздуху фуражкой с красной тульей, спотыкась о шпалы, начальник станции побрел в сторону от вокзала. «Как бы, дурак, не повесился! — подумал Бонч-Бруевич. — Кто тогда мой приказ выполнит? Да, насчет матросов дам телеграфный приказ, пусть эту шпану в Москве обезвредят! А бойцы, которых оставляю, за машинистом присмотрят».

Ильич, все время спавший, наконец пробудился. «Когда он встал, — писал Бонч-Бруевич, — я рассказал ему о всем случившемся. К матросам у Владимира Ильича в то время сильно изменилось отношение, так как они не выполнили на броненосцах некоторые боевые приказы в то трудное время, когда немецкие войска душили освобождавшийся финляндский народ, и тем самым косвенно помогли немцам и контрреволюционерам Финляндии добить и растерзать восставших рабочих Финляндии. Позднее события в Кронштадте еще более охладили Владимира Ильича к матросам…»

Правительственный поезд, расстилая по земле черный паровозный дым, полным ходом несся к Москве.

7

В восемь вечера 11 марта 1918 года великий вождь всех пролетариев на свете прибыл на Николаевский вокзал. Черный автомобиль помчал его в 1 Дом Советов — бывшую гостиницу «Националь».

На следующий день, на том же автомобиле, возглавил Ильич торжественный, но стремительный кортеж. Когда разбитые большевиками часы на Спасской башне могли бы отметить 14.00, вождь на значительной скорости влетел в Троицкие ворота.

Бунин, наблюдавший этот переезд, думал о том, что лучше было бы, если Ленин пошел пешком. От «Националя» до Кремлевских стен — рукой подать, каких-то сотня-полторы саженей. Зато много интересного открыл бы для себя большевистский вождь. Увидал бы расстрелянные Никольские ворота, поврежденную угловую башню — возле реки, неуместные могилы возле стены— могилы людей, ослепленных завистью, злобой и обманутых фальшивыми лозунгами.

Увидал бы вождь город прежде богатый, а теперь убогий и нищий, наполненный людьми с унылыми серыми лицами, в поношенной одежке.

Бунину чуть не на каждом шагу попадались вооруженные представители победоносного пролетариата, по возрасту — сущие дети. При виде этих недоразвитых «бойцов революции» у него сжималась душа: эти — по лицам видно! — не остановятся не только перед разрушением Кремля, этим — все нипочем.

Но вождь не хотел видеть тех, кто совершал «великую Октябрьскую», мало трогали его плоды этого переворота: голод, самосуды, вечный страх обывателей, поражение в войне.

Целью жизни Ленин считал проведение в гигантской и многонациональной стране небывалых экспериментов: построение бесклассового социалистического общежития и создание из более ста девяноста народов одну-единственную нацию — советскую.

Увы, вскоре Ленин поймет свою ошибку. Уже 17 октября 1921 года он признается: «Мы думали, что по коммунистическому велению будет выполняться производство и распределение… Если мы эту задачу пробовали решить прямиком, так сказать, лобовой такой, то потерпели неудачу…»

Да и на какую «удачу» Ленину можно было надеяться, если его царем был Эксперимент. Вождь препарировал Россию, как академик Павлов лягушек.

Еще выше взметнется кровавая волна массового террора, захлестнет несчастную Россию. Его инициаторами станут Ленин и Троцкий, но всю палаческую славу ловко припишут исполнителю их «державной» воли — Дзержинскому.

* * *

Ну а пока что вождь мирового пролетариата, аскет из лживых брошюрок соратников, занял в Кремле 16 (!) апартаментов общей площадью 631,6 квадратных метров. Об этом соратники молчали.

8

Красные вожди и их семьи по-хозяйски расположились в царских палатах. Мало кому из простых смертных довелось здесь бывать. Один из таких «счастливцев» — Владислав Ходасевич. Уже в Париже, сидя однажды тихим осенним вечером на открытом воздухе в кафе на рю Моцарт, попивая виноградное вино, рассказывал Бунину: