Жеральд Мессадье - Человек, ставший Богом. Воскресение

– Значит, Иосиф Аримафейский и Никодим были в сговоре с Пилатом? Невероятно! – воскликнул охваченный яростным негодованием Каиафа, резко вставая. – Разыщи и приведи ко мне Иосифа Аримафейского! Пусть его допросят прямо здесь! Он будет изгнан из Синедриона или…

– Иосиф Аримафейский покинул Иерусалим вечером, и, вероятно, меньше всего его заботит то, что он будет изгнан из Синедриона. Да и кто его изгонит? – заметил Годолия.

– Что ты такое говоришь? – удивился Каиафа.

– Иосифа Аримафейского надо судить. Но я не рискнул бы отдавать его под суд.

– Почему?

– Сегодня утром шесть членов Синедриона, высказавшихся за смертную казнь, спросили меня, не собираемся ли все мы с понедельника наложить на себя епитимью, поскольку приговорили к смерти того, кто был Мессией. Разумеется, есть и другие, которые считают, что мы совершили ошибку. Все верят в воскрешение Иисуса из мертвых. Сам Вифира поднимался на Голгофу. Он увидел стражников и решил, что их поразило какое-то сверхъестественное явление.

– Значит, распятие ни к чему не привело, – прошептал Каиафа.

– У нас не было другого выхода, – холодно произнес Годолия.

– Но кто похитил тело Иисуса?

– Не знаю. Вполне вероятно, что подручные Пилата. Также вероятно, что это люди Ирода, поскольку тетрарх так и не простил себе, что был вынужден казнить Иоканаана. Возможно, это сделала его родная мать, или Мария Клеопа, или даже падчерица Ирода Саломия. Еще возможно, что это были Иосиф Аримафейский и Никодим. Мы не знаем, насколько широко распростерся заговор, ибо, разумеется, существовал только один заговор.

– Но какую цель преследовали эти люди, оставляя Иисуса в живых?

– Они хотят использовать его как пешку в игре против нас. Если он вновь появится…

– И что тогда? – спросил Каиафа.

– Мы его сделаем членом Синедриона, – ответил Годолия, глядя прямо в глаза Каиафе.

– Но где сейчас может находиться Иисус? Возможно, об этом знает Иуда.

– Иуда вчера повесился, – сообщил Годолия.

– Пилат мне за это заплатит! – воскликнул Каиафа.

– Все не так просто, – помолчав, высказал свои соображения Годолия. – Если Иисус появится, Пилат, как и мы, обречен на верную гибель. Я даже не уверен, что римский легион сумеет подавить восстание, которое наверняка вспыхнет. Риму придется присылать сюда войска из соседних провинций и уничтожить всех людей в Иерусалиме и в окрестных поселениях, чтобы навести порядок. А если станет известно, что за это ответственен Пилат, поскольку он сохранил жизнь Иисусу, его участь окажется столь же незавидной, как и наша. Что касается Ирода, его растерзает толпа. – Годолия выдержал паузу. – Вот почему я думаю, что Иисус не появится. Хотим мы того или нет, но мы все, ваше превосходительство, находимся в одной лодке. – Годолия встал. – Если я больше тебе не нужен, – сказал он, – я займусь делами Храма.

Годолия направился к двери, но вдруг остановился, немного поколебался, а затем обернулся к первосвященнику:

– И последнее. Иисус должен понимать, что его появление вызовет недовольство Пилата и тогда, возможно, прокуратор сам приговорит его к смерти.

Годолия открыл дверь. В залу сразу же ворвались уличный шум и голубиное воркование. Через несколько мгновений на Каиафу и его одиночество вновь опустилась тишина.

Человек, раздевавшийся около горячего источника Хаммат, который находился к югу от Тивериады, похоже, не искал пользы от его вод, по крайней мере в меньшей степени, чем остальные купальщики, в основном ущербные, страдавшие водянкой, ревматизмом покрытые язвами (последние допускались лишь в особый бассейн) Человек был стройным, хорошо сложенным. Можно было бы даже задаться вопросом, что он тут делал, если бы не грубые шрамы на запястьях, которые затрудняли движения кистей. Впрочем, их он и лечил горячей водой. У него были ярко выраженные семитские черты, однако лицо его было безбородым, хотя на вид ему было лет сорок или чуть больше.

Человек задумчиво смотрел на людей, принимавших воды. Его взгляд остановился на маленькой девочке, которую мать осторожно несла к бассейну. У девочки была слишком худая нога, к тому скрюченная. Она казалась парализованной. Мать с девочкой на руках спустилась в бассейн. Он бросился ей на помощь, поскольку было видно, что женщина боялась поскользнуться.

– Я подержу девочку, – предложил он.

У матери вырвался вздох облегчения, но она одарила его лишь рассеянным грустным взглядом. Но когда незнакомец, державший девочку по шею в воде, начал с ней говорить и нежно растирать ноги малышке, мать присмотрелась к нему более внимательно. Вот человек, который испытывает чувство сострадания к больным и детям! Обращаясь к девочке, он вполголоса говорил о пустяках, о чем обычно говорят с детьми. Мать не могла сказать, сколько времени это продолжалось. Однако она встрепенулась и пришла в себя, когда девочка вскрикнула, а потом объявила, что может согнуть ногу. Нахмурившись, мать оперлась на край бассейна, чтобы убедиться, правду ли говорит ее дочь. Казалось, тяжелая грудь вот-вот потянет ее вниз и женщина потеряет равновесие.

– Господи всемогущий! – прошептала она. – Вот уже два года, как ее ногу парализовало!

– Эта вода порой оказывает благотворное действие, особенно на детей, – пояснил мужчина.

– Но мы уже приходили сюда много раз, и все безуспешно, – возразила женщина.

Она взяла дочь на руки, уже не думая о том, что может поскользнуться.

– Да благословит тебя Господь! – сказала она. – Как зовут тебя?

– Еммануил.

– Это чудо, Еммануил. Чудо, подобное тому, что творил Мессия Иисус Ты идешь в Тивериаду?

– Нет, но я галилеянин, – ответил он. – Да хранит Господь твою дочь.

Он медленно вышел из воды и обтер тело. За это время вокруг матери и дочери собралась небольшая толпа. Мужчина оделся, плотно обмотал ноги полосками ткани, надел сандалии и взял посох. Крепкий посох из древесины ореха, уже ставший вверху гладким. Мужчина двинулся на север, по дороге, вьющейся вдоль Галилейского моря.

Сумерки застигли его в предместьях Капернаума. Лето подходило к концу. На крышах и на морской глади засверкали бронзовые отблески, потом небо облачилось в свой траурный темно-синий убор в память о том дне, который был смертью. Еммануил шел, словно хорошо знал дорогу. Не задумываясь, как завсегдатай, он вошел в трактир, расположенный прямо на берегу. Трактирщик поприветствовал его кивком и указал на стол, где трое греков ели сушеную рыбу с луком, запивая все это вином.

– Каков сегодня улов? – спросил он у трактирщика.

– Неважный. Штиль. Но у меня все-таки есть окуни.

– К полуночи поднимется ветер. Совсем скоро с севера набегут тучи.

– Да… – протянул трактирщик. – Но ночью плохо ловить рыбу. Не знаешь, где она находится. Иногда около берега, иногда в открытом море.