Жеральд Мессадье - Человек, ставший Богом. Воскресение

Мальчик, прислуживавший в бане, принес два кувшина – один с медовухой, второй с вином – и кубки из сирийского стекла.

– Выпейте немного медовухи, прежде чем пойдете париться, – предложил Ипполит. – Это помогает. Пей, юноша, – обратился он к Нафанаилу, – медовуха будит земные духи в человеке, а кто может похвастаться, что он человек, если боится встретиться с земными духами?

Фома до дна выпил свой кубок, Нафанаил, которому было не по себе, едва смочил губы в хмельном напитке.

– Боюсь, что не уловил сути твоих рассуждений, – продолжил разговор Фома. – Почему поклонение одному Богу влечет за собой иллюзию Божественной сути самого себя?

– Это легко понять, – заговорил Ипполит, вытягивая ноги, отчего кожа на животе у него чуть натянулась. – При существовании нескольких богов, мужского и женского пола, меньше опасности отождествления себя с ними, ибо всегда есть стремление наделить богов собственными чертами. Я, например, отдаю предпочтение Дионису, но не потому что он заядлый пьяница, который ведет разгульную жизнь, как вы могли бы подумать, а потому что он позволяет безумству, которое скрыто в глубине каждого из нас, вырываться время от времени на свободу. Я считаю весьма полезным давать волю своим глубинным порывам. Когда при случае мы даем волю демонам, мы побуждаем их расходовать энергию, а потом им требуется отдых, и они оставляют нас в покое. Другие питают склонность к Аполлону, Диане или Венере и также пытаются отождествить себя с ними. Но если существует только один Бог, с которым мы каким-то образом взаимосвязаны с первого и до последнего дня нашей жизни, в том числе и на рассвете сумерек, мы отождествляем себя не только с ним, но и со всем Божественным. Подобное отождествление тем более непреодолимо у иудеев, поскольку если они не поклоняются ему по всем правилам, то становятся добычей его антагониста, Демона. Иудеи, разумеется, боятся Демона и постоянно молят своего Бога оградить их от его проделок. Совершенно очевидно, что, по их разумению, этот Бог становится все более требовательным… Выпейте еще медовухи… Похоже, иудеи никогда не задавались вопросом, стал бы этот ненавидимый ими Демон менее агрессивным, если бы они воздали ему определенные почести, поскольку в конце концов он мог бы стать частичкой их самих, как и его враг.

По телу Нафанаила катились крупные капли пота, застревая между едва пробивающимися на груди волосками. Он так сильно сжал руками колени, что суставы фаланг побледнели.

– Похоже, твой спутник испытывает муки, – сказал Ипполит Фоме. – Он до сих пор рта не раскрыл, и, кажется, ему вот-вот станет плохо. Следует ли нам переменить тему беседы?

– Напротив! – воскликнул Фома. – Наша беседа словно гимнасий для его ума! Нафанаил должен дослушать нас до конца! Еще немного, и холодный бассейн разгонит его кровь!

– Возможно, если он немного поест, это пойдет ему на пользу, – предположил Ипполит, который искренне расстроился, видя недовольство и страдания Нафанаила.

Ипполит позвал сирийца и велел принести сушеной рыбы, сыр и маслины.

– Почему ты столь предупредителен со мной? – спросил Нафанаил с плохо скрываемым раздражением, но испытывая признательность за легкие закуски.

– Мальчик мой, – ответил Ипполит, смеясь, – хотя бы для того, чтобы доказать тебе, что скептицизм порождает больше дружелюбия, чем непреклонная набожность, и что несколько богов больше поощряют веротерпимость, чем один Бог.

Нафанаил покачал головой.

– Идите, пусть вам сделают массаж, – сменил тему разговора Ипполит, – и возвращайтесь сюда через час. Я угощу вас настоящим обедом. Ваше общество действительно доставляет мне удовольствие.

Войдя в нижнее помещение судария, Нафанаил стал так обильно потеть, что несколько человек сразу же обратили на него внимание.

– У этого юноши лихорадка? – спросил один из клиентов.

– Нет, он просто гневлив, – ответил Фома.

– Юность всегда гневается, – заметил мужчина.

– Он твой любовник? – спросил другой мужчина.

– Нет, – ответил Фома, улыбаясь.

Едва прозвучал последний вопрос, как Нафанаил выскочил из судария. Когда Фома нашел его в холодном бассейне, Нафанаил плавал с удвоенной энергией. Заметив Фому, он сел на бортик бассейна.

– Это место хуже ада, – угрюмо сказал Нафанаил.

– Ну что же, теперь ты знаешь, что такое ад, – спокойно заметил Фома, – ибо это тоже часть человечества, которое ты намереваешься завоевать.

В конце концов энергичный массаж, сделанный эфиопом с железными пальцами, улучшил настроение Нафанаила. Увидев ароматные бальзамы, Нафанаил было возмутился, но эфиоп даже слушать не хотел о массаже без применения бальзамов. Когда спутники вернулись к Ипполиту, Нафанаил вел себя почти любезно.

– Вижу, языческий обычай посещать римские бани избавил нашего юного друга от колючек и заноз, – сказал Ипполит. – Могу ли я спросить, что привело вас в Гиппос?

– Мы несем учение Иисуса, – ответил Фома.

– Кто такой Иисус?

Ученики изумленно посмотрели друг на друга.

– Неужели я сказал что-то из ряда вон выходящее? Я никогда не слышал об Иисусе, проповедующем свое учение, хотя знаю многих Иисусов Палестины.

– Этот Иисус – Мессия, – сказал Нафанаил, употребив арамейское слово, поскольку не знал греческого языка.

– Христос, тот, кто получил помазание, – пробормотал Ипполит. – Это ваш новый первосвященник?

– Нет.

– Значит, Рим назначил нового царя в одной из своих провинций? – спросил Ипполит несколько обеспокоенно.

– Нет.

– Тогда что вы подразумеваете под словом Христос? – удивился Ипполит. – Ведь помазание получают только первосвященники и цари!

– Он получит его, – ответил Фома.

– Следовательно, вы пророки, – заметил Ипполит. – Весьма любопытно, что только у иудеев есть пророки. Пророков нет ни у греков, ни у римлян, ни у парфян, ни у египтян. Иудеи всегда обращены в будущее, и теперь они ожидают нового царя.

Ипполит встал, и к нему тут же подбежал сириец, чтобы помочь одеться.

– Полагаю, наш обед не заставит себя ждать, – обронил Ипполит.

– Ты должен бояться Бога, – повысив голос, сказал Нафанаил.

– А ты, почему ты не боишься Зевса?

– Это не мой бог.

– А Иегова тем более не мой бог, – заявил Ипполит, – но я не угрожаю тебе молниями Зевса. Вера не исключает учтивости.

Ипполит протянул монету сирийцу, и тот принялся отбивать поклоны. Втроем они вышли на улицу. Вечер был прохладным и ясным. Они направились к дому Ипполита. Это был просторный и богато обставленный дом с множеством слуг. Обед уже был подан. Вино оказалось ароматным, рыба мясистой, птица нежной, хлеб вкусным. Нафанаил вновь помрачнел. Фома рассуждал о магии, духе и материи, благотворном влиянии глины на внутренности и различных музыкальных ритмов – на настроение. Искрометное остроумие, небрежность, с какой Фома ухватывался за какую-нибудь мысль и добавлял деталей, чтобы высветить ее целиком, прежде чем перечислить недостатки и окончательно отвергнуть, приводили Нафанаила в отчаяние – в отличие от Ипполита, который все больше восхищался свои новым знакомым. Юноша никак не мог понять, какую пользу могут принести все эти россказни о так называемой греческой культуре. Разве этот изящный скептицизм мог сочетаться с решительным победоносным неистовством посланника Господа, Мессии? Почему с тех пор, как они сели за стол, Фома только один раз упомянул об Иисусе?