Илья Сельвинский - О, юность моя!
- Название:О, юность моя!
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1967
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Илья Сельвинский - О, юность моя! краткое содержание
"О, юность моя!" — роман выдающегося поэта Ильи Сельвинского, носящий автобиографические черты. Речь в нём идёт о событиях относящихся к первым годам советской власти на юге России. Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, ещё не вполне чётко представляющий себе своё будущее и будущее своей страны. Его характер только ещё складывается, формируется, причём в обстановке далеко не лёгкой и не простой. Но он не один. Его окружает молодёжь тех лет — молодёжь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.
Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.
О, юность моя! - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Все, кроме Гринбаха, так единодушно вступились за Видакаса, что Леська на минуту и сам подумал: «А вдруг я и вправду левша! Саша зря не скажет».
Сашу Листикова прозвали «Двадцать Тысяч» за то, что он обещал себе жениться только на этой сумме.
Незаурядная практичность Листикова всегда производила на Леську сильное впечатление.
Между тем разговор перешел уже на визит Сейдамета в Севастополь.
— Мальчики! — с упоением говорил Саша Листиков. — Моя тетя живет в Коктебеле, и я гощу у нее каждое лето. А вы знаете, из каких самоцветных камешков состоит коктебельский пляж? Так вот, за последние три года я собрал целую коллекцию сердоликов — розовых, красных, багровых, кровяных!
— Ну и что же?
— Хочу преподнести правителю Крыма.
Товарищи молчали — им было неловко за Сашу. Но тот ничего не чувствовал.
— А? Как вы думаете? Ведь спросит же Сейдамет: «А кто это преподнес мне такую прекрасную коллекцию?» — «Гимназист седьмого класса Листиков!» — ответят ему. «Чего желает гимназист Листиков?» — «Путешествия по Кавказу!» — отвечу я ему.
О Леське забыли, и он снова вышел в коридор. Но тут его поджидала Розия. Она подлетела к Леське, приблизила к нему свое лицо, упоенное ненавистью, и зашептала вдохновенно, как гадалка:
— Я хочу, чтоб ты понял наконец, кто ты и кто м ы! Из-за тебя папа отсылает Гульнарку в деревню.
— В какую деревню?
— Не твое дело! Оттуда он отвезет ее в Стамбул и выдаст замуж за турецкого принца. Папа — член партии «милли-фирки», понимаешь? Он — депутат курултая, понимаешь? Его посылают в Турцию с дипломатическими полномочиями присоединить Крым к Оттоманской империи. Понимаешь? Тру-ту-ту-ту-ту. Понимаешь? Тру-ту-ту-ту-ту. Понимаешь? А кто такой ты?
Розия вернулась в зал. Концерт окончился, начались танцы. Леська подошел к открытой двери и, прислонясь к косяку, стал глядеть, сам не зная, почему не уходит.
«Что она тут наболтала? Крым к Турции? Ну, это еще бабушка надвое... а вот то, что Гульнару отсылают в деревню, — это вполне возможно. Надо будет спросить у Шуры, куда. Шурка все знает».
Оркестр играл мазурку. Танец трудный, и его в центре зала танцевала только одна пара: бывший гимназист прапорщик Пищиков и первая красавица города
Лиза Авах. Леська глядел, обмирая от горя и завидуя прапорщику, который так замечательно стоял на одном колене, водя вокруг себя свою даму.
После мазурки играли вальс. Танцевали только гимназисты и гимназистки. Педагоги удалились, за исключением классной дамы, наблюдавшей за порядком.
Потом заиграли венгерку, которую танцевали все. Все, кроме Бредихина. И вдруг почти над ухом тихонько запел чей-то баритон.
Я вам скажу,
я вам скажу
Один секрет,
одни секрет:
Кого люблю,
Того здесь нет.
Леська обернулся: Гринбах!
— Почему не танцуешь?
— Так, — по-детски ответил Леська, только чтобы отвязаться.
Гринбах через весь зал разлетелся к Розии, скользя по паркету, как по льду. Леська угрюмо следил за ним и вдруг улыбнулся: Розия ему отказала. Нисколько не смутившись, Самсон вернулся к дверям и сказал Шокареву, который вместе со всей компанией стоял за Бредихиным:
— Не из любопытства, а из любознательности: Володя, пригласи Розию.
— Зачем? Не хочу.
— Ну, сделай это для меня!
Для друга дорогого Шокарев мог сделать даже это. Лениво неся на весу руку с болтающейся кистью, он подошел к девушке и поклонился. Розия вспыхнула, вспыхнула ее мамаша Айшэ. Розия вскочила со стула, Айшэ приподнялась, хотя танцевать пригласили не ее. Шокарев обнял за талию партнершу. Когда эта пара проходила мимо Гринбаха, Самсон резко рассмеялся:
— Видали, что делают миллионы? Она их никогда не получит, но все-таки запах червонцев!
Шокарев проводил Розию до ее места и, бледный от негодования, направился к Гринбаху.
— Артур! — с шутовской величавостью произнес Гринбах. — Ты будешь моим секундантом.
Шокарев схватил его за рукав:
— Как ты смел оскорбить девушку?
— А как она смела оскорбить меня?
— Смела! Ты подъехал к ней на роликах. Дурака валял!
— Я тебя не валял.
Саша — Двадцать Тысяч возмутился:
— Что за грубый юмор? К тому же человек сделал тебе одолжение, а ты хамишь. Я бы на его месте дал тебе по морде.
— А ну дай! — зарычал Гринбах и подставил Саше квадратный подбородок.
Саша струсил.
— Он сказал: «на его месте»! — засмеялся Улисс Канаки. — А на своем он бы этого не сделал.
Смех разрядил атмосферу.
— Ну, хочешь, я пойду к ней попрошу прощения?
— Не надо. Ты оскорбил не столько ее, сколько меня.
— Володя! Честное слово...
Но тут раздался клич Пищикова, дирижировавшего танцами:
— Греческая пляска!
Девушки вернулись к своим местам, на паркете остались одни мужчины. Положив правую руку на левое плечо соседа, они пошли по кругу, делая два шага вправо и один — влево.
— Плясать! — крикнул Канаки и, ухватив за руку Артура, потянул его за собой. Артур потянул Сашу. Саша — Петю Соколова, Соколов — Гринбаха, тот — Бредихина. Сначала Леська притопывал ногами только для того, чтобы не сбиться с ритма, но постепенно пляска захватила и его. В этом дружеском мужском жесте, объединившем всех танцующих, было что-то воинское, что-то от клятвы «все за одного, один за всех», что-то от извечной круговой поруки против всех стихий природы и варварства. У Бредихина снова посветлело на душе.
Музыканты сложили свое медное и деревянное оружие. Публика ринулась к буфету. Пошли в буфет и приятели Бредихина. Как всегда в таких случаях, он постарался от них отделаться, потому что, как всегда, у него не было денег, а платить за себя он не позволял. «Мое серебро — это рыбешка, — думал он, надевая в гардеробе шинель. — В конце концов, я ведь не нищий». Но настроение у него все же упало. Трудно в восемнадцать лет, водясь с миллионерами и просто с зажиточными ребятами, не иметь за душой ни зеленого гроша.
— Не огорчайтесь, Бредихин!
Преподаватель фехтования поручик Анджеевский взял его под локоть и, выходя с ним из вестибюля на улицу, говорил:
— Неудача на эстраде — отнюдь не жизненная неудача. Хочу сообщить вам приятную весть: сегодня на педагогическом совете решено, что командовать гичкой на состязании в Севастополе будете вы.
— Как я?! А Гринбах?
— Но ведь он еврей...
4
Пять гимназистов сидели в турецкой бузне и пили мутный напиток из перебродившего пшена. Полутемная и до сырости прохладная каморка была увешана яркими плакатами, изображавшими эпизоды греко-турецкой войны.
Саша Листиков, лихо выпив стакан старой бузы, вообразил себя пьяным и по этой причине громко декламировал:
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что-нибудь соответствующее моменту.
Интервал:
Закладка: